– Хорошо, а второй талант? – перебил его заинтересованно лейтенант.
– Не поверите! Красноречие! И откуда он столько слов знает? Причем, если захочет, говорит культурно и грамотно. Речи толкает как артист или председатель профкома. С подобающей жестикуляцией! Умеет подначить, завести людей. Когда в конце восьмидесятых пошли митинги за гласность и перестройку, а потом за смену политической власти в Советском Союзе, так Синяк первый завсегдатай был на сборищах, благо там заинтересованные лица выпить ему наливали. Громче всех лозунги выкрикивал – так называемый, «глас народа»! Года два назад к нам какой-то представитель приезжал от анархистской политической партии, агитировал переизбрать его в областную Думу. Генка так ему понравился, что анархист ему и работу предложил, и приодел, и с собой в город забрал. А Синюков как раз со своей Иркой разошелся. Она себе армянина нашла и Генку из дома выгнала. С новым мужем ларек открыла, а Генка обиделся и тот ларек пытался поджечь. Мы его, слава Богу, вовремя задержали и предупредили, что если самостоятельно не уберется из районного центра, то посадим. Не представляете, сколь было радости у Генкиной бывшей супружницы, у соседей и у милиции, когда Синюков с депутатом в Волгоград уехал. Думали, больше не вернется! А он, оказывается, здесь объявился.
– А почему его Синяком называешь?
– Да кличка у него среди собутыльников такая. Наверное, по фамилии.
– Его что, правда, могли из-за политики убить?
– Да какая там политика! Как напьется, становится дурак дураком. Наверное, по приезду в город, выпил лишнего, драку с окружением депутата затеял, поэтому в больницу попал. Если бы его кто-то хотел убить из-за политики, то раньше бы убили, прямо на вокзале, а не сейчас. Не верю я что-то в убийство!
По лицу Валентины, скромно сидевшей в углу и слушавшей объяснения старшего сержанта, пробежала судорога, слегка искривившая миловидные черты. Она встрепенулась, словно отгоняя от себя что-то неприятное и чуждое, привстала с табуретки и резко спросила, почти выкрикнула, обращаясь к Иваненко:
– Зачем вы возводите напраслину на человека? Пьянь он, скандалист, чуть ли не уголовник. А я его ни разу не видела пьяным! Что он вам сделал? Вы сейчас его грязью поливаете, потому что у вас на него какая-то личная обида! Я не знаю, что у вас там с Геной произошло, но он, может быть, сейчас в беде, может быть, в заложниках у кого-то находится! А вы вместо того, чтобы защитить его, стремитесь очернить, чтобы не искать и не делать свою работу! Вы зачем милицейскую форму надели? Чтобы сплетничать? – голос ее задрожал и из глаз снова, в который раз за вечер, покатились слезы.
Иваненко поначалу немного опешил, но тут же пришел в себя и бойко парировал:
– Дамочка, оглянитесь вокруг себя. Вы находитесь в жилье вашего мужа. Без слов все ясно. И не надейтесь, что где-то у него имеется тайно построенный коттедж, а враги держат Синяка в сыром подвале с целью выкупа. А мне зачем на него обижаться? Я с ним пересекался только по работе – ни он мне ничего не должен, ни я ему. У нас таких «гавриков» – треть мужского населения района. Чем ваш Гена от них отличается, чтобы его персонально оговаривать?
Он открыл красную папочку с завязками, которую до этого держал в руках, вынул оттуда лист бумаги, с отпечатанным через копирку текстом и рукописной пометкой «Копия», и протянул лейтенанту:
