– Нет, я этого не знала, – сказала Шемхет, а в груди у нее что-то екнуло.
Набонид был отцом Арана. Почему Аран ничего не сказал ей об этом? Сын мудрейшего советника… Набонид пришел откуда-то с севера много лет назад и, не имея родни, одну только мать, сумел подняться так высоко, взять такую великую власть! Ему бы теперь женить сыновей на молодых вавилонянках знатных родов, выдать замуж дочерей в хорошие семьи – и через поколение уже никто и не вспомнит, что их предок пришел с севера нищий, а сандалии его были в пыли.
– Ага… А историю о том, как новый конюший, Угбару, подал по ошибке царю кобылу вместо коня?
– О, об этом знает весь город! Царю – и подать кобылицу… что с ним стало?
– Отец не успел на нее сесть, поэтому просто высекли, и все.
Инну и Шемхет задорно переглянулись. Потом Инну продолжила:
– Ну, тогда ты знаешь все дворцовые сплетни… Хотя вот свежая! Помнишь, два месяца назад привели в гарем новую рабыню? Невысокую, с берегов Нила.
– Я видела ее, но не знаю имени, – ответила Шемхет.
– Она оказалась в тягости. Никто не знает, то ли ее привезли такой во дворец, то ли уже здесь… Будут ждать ее родов и потом отсчитают сроки, чтобы решить, как быть с ней и ребенком.
Шемхет раньше деревенела, когда слышала истории про беременности рабынь из гарема. Но рабынь было много, такие истории – часты, и сейчас ей показалось только, будто что-то холодное коснулось на мгновение сердца. Она даже не вспомнила о своей матери.
Вдруг позади раздался гомон. Оказалось, пришла Неруд, а с ней трое мальчишек, которые без устали носились вокруг нее.
Неруд была самой старшей и самой прекрасной из детей Амель-Мардука. Говорили, будто в ней воплотилась ее бабка, мидийская царевна Амитис, ради которой Навуходоносор построил знаменитые висячие сады. Они возвышались прямо у Евфрата каскадами, водопадами зелени – диковинных растений и цветов, чьи названия знали лишь немногие. В них жили прекрасные птицы – звонкоголосые, с подрезанными крыльями. Там и тут располагались небольшие фонтанчики чистой воды. Люди говорили, что таких чудес больше нет в мире, и слава их полетела по всем краям.
Северная царевна гуляла в тени своих садов, спасаясь от беспощадного вавилонского зноя. Однажды там же, среди садов, умерла от неизвестной хвори. Или просто от тоски.
Она родила к тому времени двоих – отца и дядю – и носила под сердцем дочь.
Навуходоносор велел больше не поднимать туда воду, и все диковинные растения и цветы, привезенные с севера, умерли от жажды. То, что составляло великую славу Вавилона, царской же рукой было небрежно брошено в пыль, словно заявление: поглядите, как мало я ценю то, что добыто великим трудом!
Он был расточителен и жесток, великий царь Вавилона.
Отец Шемхет, Неруд и Инну, Амель-Мардук, не был ни жесток, ни велик. Придворные поэты славили его разум и умеренность, но лишь немногие догадывались, что за всем этим скрывается нерешительность, непозволительная для царя вавилонского.
– Да что будешь делать с вами! – сказала Неруд, улыбаясь мальчикам. – Ну, раздевайтесь, ныряйте скорее.
Братья с криками скинули туники и полезли в воду. Возле бассейна стало шумно, тесно, людно.
Шемхет попыталась поговорить с Неруд: а что… а как… – но вскоре поняла бесплодность своих усилий.
Неруд улыбалась, глядя на мальчиков. Она любила их, и те платили ей совершенно исступленной нежностью. Матери у них были разные, и они совсем не походили друг на друга внешне – один был тощий, другой тучный, у одного волосы вились, у третьего были почти прямые. Но когда они двигались, то получалось, что вместе они составляют единое целое. Они плохо знали Шемхет, которая уже ушла жить в храм, когда они родились. Они знали только, что это их сестра, что она своя.
