– Так что ты хотел уточнить, давай спрашивай, а то мне еще в дорогу собраться надо.
Осмелевший после трех рюмок, Аркадий заявил бесстрашно:
– Вот вы, Виктор Иванович, в прошлый раз про правду говорили, и я вам правду скажу – я ничего про ваше изобретение не понял. А раз я ничего не понял, то и своим читателям о вашем приборе рассказать не могу.
Губин взглянул на паренька так, словно увидел его впервые. Неожиданно он широко улыбнулся и заявил:
– Молодец. Как говорят на флоте: «Так держать!» Никогда не бойся признаваться в своих ошибках. Каяться не надо, а признаваться и исправлять – необходимо. Ну ты это, я надеюсь, с годами и сам поймешь, раз уже сегодня такое решение принял. А теперь о деле. Может, оно и к лучшему, что ты ничего не понял, – и, увидев удивленный взгляд паренька, пояснил:
– Дело в том, что моим изобретением заинтересовалась оборонка, так что оно того и гляди теперь под грифом «сов. секретно» окажется. Поэтому ты напиши просто … – и академик Губин продиктовал Маркову несколько четких фраз, из которых ясно было только то, что все газеты давно уже опубликовали, – изобретен новый, очень важный для народного хозяйства прибор.
Впрочем, прибор, изобретенный академиком, теперь интересовал Аркашу меньше всего. Фронтовые рассказы Губиных – вот что его будоражило, и он разразился целым очерком, в котором одним-единственным абзацем отметил, что герой войны Виктор Иванович Губин стал академиком и его очень важное изобретение удостоено Ленинской премии.
В этот день, не отмеченный никакими семейными памятными датами, родился, еще сам об этом не ведая, журналист Аркадий Марков.
Поезд номер пять «Москва – Ташкент» прибыл к станции назначения точно по расписанию. Участник – увы, не лауреат, а просто участник всесоюзного конкурса альтистов Аркадий Марков вышел на привокзальную площадь, вдохнул привычный с детства знойный воздух родного города, закинул на плечо сумку с немудрящими пожитками и столичными подарками и на своих двоих отправился домой. Трамваи и автобусы по раннему предрассветному времени еще не ходили, о такси ему и мысль в голову не приходила, а пройтись по любимому Ташкенту каких-нибудь полчаса-сорок минут – никаких проблем.
На последнем курсе музучилища Аркадий поменял специализацию – переключился со скрипки на альт. Долгое врем альт называли «скрипкой неудачников». Если про музыкантов сочиняли анекдоты, то альтисты в них всегда выглядели ленивыми тугодумами. Но Аркадию на эти анекдоты и подначки было наплевать. Альт, как ему представлялось, требовал куда как меньше усилий, чем скрипка, и, следовательно, оставлял больше свободного времени для газетных дел.
Новоявленный альтист Марков на конкурс в Москву отправился, провалился с треском, да иначе и быть не могло – на новом инструменте он играл без году неделю, на что тут было рассчитывать. Впрочем, провал на конкурсе струнников музыканта Маркова ничуть не огорчил, мысли его были заняты совершенно иным…
Около пяти утра он заявился домой и, конечно же, всех разбудил. Семейство собралось в палисаднике, баба Сима затеяла любимому внучеку яишню жарить; Аркаша достал из сумки традиционные подарки, без которых ни один периферийный житель из столицы не возвращается – конфеты «Лимонные дольки», сыр, сырокопченую колбасу. В тот самый момент, когда Аркадий делился своими впечатлениями о Третьяковке, раздался страшный гул. Нет, не так. Сначала жутко завыли собаки. Потом раздался этот леденящий душу гул, шедший откуда-то из-под земли, в воздух поднялись клубы желтой пыли, и, когда пыльный столб осел, Марковы увидели, что их комнатушки большой нет. На ее месте высилась груда кирпичей, а над этой грудой нелепо раскачивался вишневого цвета абажур с бахромой, который висел у них под потолком.
