Но поздно, тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла.
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Все молчит,
Лишь море черное шумит…
Итак, я жил тогда в Одессе…
Я был влюблен в одесские фильмы.
Конец 50-х – начало 60-х – расцвет советского кино. Но даже на фоне этих великих фильмов одесские чем-то выделялись. Свежестью, скромностью (в смысле скромных бюджетных средств), какой-то немастеровитостью, легкостью – как правило, недоступной мастерам.
В Одессе работала молодежь: Хуциев, Миронер, Тодоровский, Ташков, начинала свой трудный путь Кира Муратова. И фильмы они снимали удивительные. Достаточно вспомнить «Приходите завтра», «Жажду», «Весну на Заречной улице»…
Объехав и обойдя пешком чуть ли не весь Советский Союз, в Одессу, которой я бредил с детства, я попал только в 66-м году. Приехали мы с моим однокурсником, Борисом Дуровым, снимать свои дипломные фильмы, короткометражки по двум рассказам не очень талантливого одесского писателя. Ходили мы по этому удивительному городу, вслушивались в удивительную речь.
Вот парень садится в такси, командует водителю:
– На бородатого!
Это значит – на улицу Карла Маркса. Он мог бы сказать шоферу и так:
– Два Карла!
Водитель поймет – значит, пассажира надо высадить на углу Карла Маркса и Карла Либкнехта.
А каково объявленьице:
«Лифт вниз не поднимает».
Одесситы легко понимают друг друга.
– Где кровь проливаешь? (Это значит – где работаешь?)
– Говорите на меня, как на двух (то есть обращайтесь ко мне на «вы»).
– Скажите, если я пойду по этой улице, там будет железнодорожный вокзал?
– Он там будет, даже если вы не пойдете по этой улице.
Моя художница по костюмам, которая тоже впервые оказалась в Одессе, рассказывает:
– У меня вечером поезд в Ленинград. Подхожу к будке сапожника:
– Можно набить набойки на каблуки?
– Почему нет…
– Когда мне прийти?
Поскреб ногтем небритую щеку:
– Ну… придите через два дня…
– Какие два дня! – возмущаюсь. – Тут работы на полчаса! У меня вечером поезд…
– Хорошо. Придите через полчаса, и уже будут готовы…
Прихожу через полчаса. Набойки готовы…
– Сколько я вам должна?
– Ну… – опять поскреб щеку. – Дайте мне три рубля…
– Какие три рубля?! Тут работы на пятьдесят копеек…
– Какая вы скандальная женщина! Дайте мне три рубля… Я вам дам два пятьдесят сдачи…
Поселили нас в «Куряже». Гостинице Одесской киностудии. «Куряжом» ее обозвал кто-то из предыдущей, хуциевской гвардии, – так называлась колония малолетних преступников в «Педагогической поэме» Макаренко. «Куряж» начинал жить ночью. Часов в 12 вдруг все поднимались и шли на море, спускались по крутому обрыву и купались голыми.
Пушкин:
…С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С горячей гущей кофе пью.
Трубку я тогда еще не курил, и пили мы, конечно, не кофе, а «Шабское, Алиготе» и «Перлина Степу».
Почти в каждой комнате «Куряжа» на стене карандашом был нацарапан телефон «Скорой помощи»: 25–05 – 09 – милая безотказная девушка Надя.
Костя Ершов, актер и режиссер, жаловался мне:
– Всю ночь не спал. Сосед-армянин привел ночью девушку, до утра они возились в своей кровати, и только слышалось оттуда: «Умоляю, ну!»
Однажды подхожу к «Куряжу», на стене объявление:
«Позор! Команда «Куряжа» проиграла команде двора со счетом 12:16».
Ну а дальше объявлялся состав новой команды: Менжевицкий, Чардынин, Говорухин… На воротах Крючков Николай Афанасьевич…
