«Мам, прости», – Лёня жмурится, желая, чтобы эти осоловелые лица над ним исчезли.
И тогда начинает происходить нечто невероятное. Нечто, что Лёня постичь не в силах. Лёню толкают, и он, неловко взмахнув руками, падает в мокрый газон. Толпа мальчишек тем временем начинает кричать, истошно копошиться, как горстка жалких муравьёв, в чьи ряды вдруг рухнул с неба листок перечной мяты.
– Ты кто?!
– Отстань! Отстань, дурак! Не бей!
Лёня переползает на четвереньки, скорее хватает с земли уцелевшие очки. Возня рядом не прекращается.
– Зимовцев! Дебил!
– Караул! Зимовцев опять дерётся!
– Сваливаем!
Мальчишки удирают, злобно хныча и утирая свои побитые физиономии.
Зимовцев стоит над Лёней, тяжело дыша. Шапку с него кто-то успел содрать во время драки, и теперь она валяется в луже. Лёня, весь дрожа от страха, ползёт и подбирает шапку негнущимися от холода пальцами.
– Твоё? – он робко протягивает вещицу Зимовцеву, столь внезапно вмешавшемуся в его линчевание.
Зимовцев быстро поворачивает голову. Мальчишка выглядит разгорячённым и готовым снова ринуться в бой.
– Как тебя зовут? – вдруг спрашивает он.
Лёня съёживается, страшась его уверенности.
– Лёня Барсуков, третий «В».
– Ты не сильно ушибся… Лёня?
Лёня выпрямляется на дрожащих коленках, прижимая к груди шапку-вязанку.
– С-спасибо, что вступился за меня, – бормочет он, утирая тылом ладони сопли из-под носа. – Они почти сломали мои очки. А они очень дорогие.
Зимовцев не отвечает. Спрятав покалеченные руки в карманах куртки, он отворачивается и бредёт следом за удравшими мальчишками.
– Постой! – Лёня в недоумении плетётся за ним. – Куда ты пошёл? А шапка твоя?
Не останавливаясь, Зимовцев бросает через плечо:
– Искать твой портфель. А шапку выброси, я её всё равно терпеть не могу. Дурацкая она.
Но Лёня шапки не выкидывает, лишь крепче сжимает на ней пальцы.
***
– Подгони мобилу на пару звонков.
Барсук испуганно вздрагивает, но видит, что обращаются не к нему, и едва заметно выдыхает, пуская облако пара.
Он снова забыл поменять контейнер для линз, глаза нещадно зудят. Барсук старательно моргает.
– Ты чё, рамсы попутал?! – яростный крик разносится по площадке, и с голых ветвей взмывают в небо десятки ошалелых ворон.
Барсук хочет спрятать голову руками, но продолжает мужественно стоять в толпе таких же парней, как и он (если только не храбрее его самого раз в десять). Сердце в груди бешено грохочет, и Барсуку кажется, что этот назойливый звук может привлечь к нему нежеланное внимание.
Площадка перед городской библиотекой, вымощенная массивными бетонными плитами, идеально подходила для таких вот «сходок». Здесь обычно собирались все местные «пацаны», именно пацаны, а не какие-то там мелкие «шныри». И сегодня их набралось прилично – ну, десятка три, если округлять.
«К успеху пришёл» ещё полгода назад Князев – вот он, кстати, возвышается на своём «троне», собранном из обломков плит. Теперь он местный «босс», занимает своё законное место наверху, как и положено настоящему пахану.
– Ты когда последний раз своим кефирным мозгом думал, а?! – орёт Князь, нависая над несчастным пацанчиком.
– Да не, Князь, я ж просто…
– Просто?! Ты чё, думаешь, у нас тут детский сад?! Я ж сказал чётко: не лезь к тем «парафинщикам», не трогай их мобилы! А ты чё устроил?!
– Да я… я не специально…
– Ещё бы ты, мать твою раз так, специально! Значит так, ухо ты сырое! Если ещё раз косяк за тобой увижу – пойдёшь на мороз, понял?! «Стая» за тебя отвечать не будет!
