Я молча сидела напротив, ожидая, пока Загорулин наговорится.
Сергей бросил на него мрачный взгляд и закатил глаза. Хельский вообще относится к типу меланхоликов-прагматиков-пофигистов, однако когда рядом хлещет фонтан эмоций, делается крайне нетерпимым. Растянутый черный свитер, потертые джинсы, неожиданно недешёвая обувь и такие же очки. Худое лицо, волосы стянуты в хвост, щетина. Ну, и самомнение. Правда, за рамки дозволенного оно не выходит. Программист не спешит никого к себе близко подпускать, однако если подойти по-человечески, то в помощи никогда не отказывает.
Мы с ним совершенно разные, но вот понимаем друг друга прекрасно. Обоих раздражает безалаберность шефа. А как известно, если вас кто-то раздражает с переходом в «бесит», то это объединяет с тем, кто испытывает аналогичные чувства.
— Вот так! Всё! — громко выпалил Загорулин и положил трубку.
На минуту смолк, глядя на Сергея. Подскочил к нему, пару раз заглянул в монитор, поцокал языком, потыкал пальцем, задал пару вопросов не к месту.
— Не шумите, Всеволод Николаевич, — тяжело уронил Сергей. — Всё будет.
— Но мне горит! — возразил шеф.
Уж скорее подгорает. И даже ясно, в каком месте. Нет, не в том, которым принято думать.
— Так, ладно, — отмахнулся Загорулин и повернулся на каблуках ко мне. — Что с ним поделать вот, а? Вот выводит меня как может, но не выбросишь же его на улицу!
— Потому что специалист, — сдержанно улыбнулась я, сочувствуя Сергею.
— Потому что потом призраки моих детей и жены, умерших от голода, будут приходить к вам, Всеволод Николаевич, и душить, — с совершенно непроницаемым лицом сообщил Сергей.
— Но у тебя нет детей и жены, — озадачился Загорулин.
— Это он про свое относительно ближайшее будущее, — невозмутимо пояснила я. — Будущее надо инвестировать уже сейчас.
Программист с трудом подавил смешок, я же сделала вид, что и не собиралась шутить.
Шеф некоторое время смотрел на обоих, потом фыркнул.
— С кем приходится работать. Ладно, проехали, господа юмористы.
В такие моменты мне Загорулин почти нравится. Ибо не может человек целиком состоять из недостатков. Чувство юмора у него все же имеется, и это кое-что всё же перекрывает.
— Так, что у нас там происходит со «Спокельсе-трейд»? — резко перевёл тему Загорулин.
Вся смешливость исчезла из карих глаз, уступив место холодной проницательности. Я мысленно восхитилась: как можно впадать из одной крайности в другую?
— Всё хорошо, — ответила чистую правду. — После переговоров в среду удалось добиться компромисса, поэтому я только напишу ответ на их официальный запрос. Поставка материалов сорвалась по их вине, поэтому отсрочка вполне планомерна. К тому же… пригрозила им санкциями. Ведь из-за сложившейся ситуации мы вынуждены просить стоять в очереди остальных.
Шеф потёр руки.
— Так-так-так. Есть такое дело. Что ж, хорошо, очень хорошо. А что у нас с «Фемидой»?
Самообладание не подвело. Ни единый мускул лица не дрогнул, руки остались в прежнем положении, удерживая ежедневник и ручку.
Задница, глубокая. Ну, выражаясь культурно: как-то не очень. Хотя ты, клоун бамбуковый, прекрасно знаешь, что там и как.
А Загорулин вроде бы и не смотрел пристально, и вообще находился возле шкафа, но в этот момент резко обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
Выдержала. Но внутри вдруг всё сжалось. Воспоминания о Лебедеве, глупой фразе и попытке выкрутиться заставили сделать судорожный вдох.
