Вещи и судьбы. Истории из жизни - страница 5

Старик резко поднялся.

– Доча!

– Прости меня! – одновременно воскликнули они.

– Пап, мир?

Старик улыбнулся:

– Конечно, мир!

Старый буфет хитро ухмыльнулся:

– Как жили, так и будем жить!

Вечером после ужина вся семья чаёвничала за столом. Старик вздохнул и словно невзначай бросил:

– Да разве так чаи гоняли раньше…

– Пап, а ты ребятам расскажи. Им интересно будет.

Дед оглядел внуков, подошёл к буфету и достал из ящика щипчики для колки сахара. Маленькие, потемневшие от времени, но по-прежнему «кусачие».

– Знаете, что это?

Зять попытался открыть рот, но жена мягко остановила его.

– Нет? – Старик подмигнул внукам. – Тогда слушайте…

Недопитый чай давно остыл, а старик говорил и говорил. Про огромные, килограмм на пять, сахарные головы, которые кололи молотком на куски. Как шумел на столе самовар, наполняя воздух ароматами еловых шишек. Как от сахарных кусков вот этими кусачками отщипывали малюсенький кусочек и, положив его за щеку, пили обжигающе горячий чай. Рассказывал про секреты заваривания травяных сборов, об их чудодейственной силе. Дети забыли про игрушки и про мультики. Сидели разинув рты.

– Пап! – шепнула дочка. – Уже поздно. Пора спать ребятам.

Дед глянул на часы, на внуков:

– И правда, пора.

– Ну, мам, ещё чуть-чуть, – заканючили дети.

– Спать, спать, спать! А завтра попросите дедушку, он вам ещё что-нибудь расскажет.

– Деда, расскажешь? – наперебой закричали внуки.

Старик открыл буфет, и на глаза ему попался увесистый утюг. Без проводов и регуляторов. Тот самый, которым самому довелось махать, чтобы угли не затухали и утюг не остывал.

– Обязательно расскажу, – промолвил с улыбкой дед и закрыл волшебную дверцу.

Ночь бесшумной тенью прокралась в дом. Тишина и безмятежность вступили на смену детскому смеху и звону посуды. Лишь на кухне был чуть слышен шёпот.

– Ну, что, уважаемый, скажешь? – нежно поглаживая облезлый бок буфета, спросил старик. – Не зря хранил свои тайны? Видал, интересно им!

– Знаешь, – отозвался буфет, – всё повторяется. Я столько раз на своём веку это видел…

Стараясь не шуметь, вошла дочь. Заметив отца, замерла на секунду, словно пойманный на месте воришка.

– Па! Я тут подумала, может, и мне что-нибудь сохранить в твоём буфете?

Тихо потянула выдвижной ящик и спрятала в глубине девичий дневник, чудом уцелевший со школьных лет.

– Там про вас с мамой много написано. Да и про меня есть. Пусть полежит пока. Время придёт, читатели найдутся…

Старый буфет, с потёртостями на лаковой поверхности, с треснувшим стеклом в верхней левой дверце, со скрипучими петлями подумал:

– Вот и ещё одна ниточка в клубочек памяти вплелась. Видно, рано мне на покой. Поскрипим, однако. Жизнь продолжается!

Гардеробная получилась маленькая, но удобная. Место нашлось для всей одежды: уличной, домашней и даже дачной. Наконец-то вещи расположились в стройном порядке: на вешалках пестрят кофточки, блузочки, свитера и толстовки. Сбоку, в строгом молчании, висит серо-синяя офисная одежда. Но когда сюда захожу, мой взгляд скользит на верхнюю полку, где среди шляп и шапочек, дыша своей воздушностью, лежит небольшой свёрток. Глядя на него, я иногда забываю, зачем пришла.

В редкие минуты тоски или грусти достаю этот мягкий, почти невесомый комок, разворачиваю – и передо мной появляется белый ажурный пуховый платок, связанный моей матерью. Тончайший платок с таким же кружевным названием, как и он сам, – «паутинка». Прозрачный пух, сплетённый в замысловатый рисунок из ромбиков, улиток, дырочек…