Как оказалось, корабли Ивана пришли вчера вечером. Купец отпустил женщин проведать родных, взяв с них слово, что утром все явятся на площадь. Рассказав дома о своих злоключениях и чудесном освобождении, они в ответ услышали не менее занятную историю о татарском лазутчике в моем лице. Утром, возмущенные, они собрались на площади. Стали требовать воеводу. Не ожидая плохого, воевода вышел и, думая, что женщины, кипя праведным гневом, хотят моей казни, подлил масла в огонь, заявив, что ждать видаков не будет и меня вздернут рядом с мародерами прямо сейчас.
Это называлось – не буди лихо, пока оно тихо! Услышав, что их освободителя не только в порубе держат, но и казнить смертью позорной принародно хотят, женщины взбунтовались. Досталось воеводе и писарю, но тот успел все-таки улизнуть.
Держась за подбитый глаз, воевода сказал:
– Все понятно, можно было спокойно рассказать, а не царапаться, волосы еще вот повыдирали.
– Ты дело, дело говори, а то последние волосы выдерем.
– Не виновен, свободен.
С меня как плита чугунная свалилась.
Вперед, в круг вырвалась бойкая на язык девица. Имени ее я не знал.
– Скажи, по-чьему облыжному обвинению героя в поруб бросили? По правде, за лжу вира положена.
Видя, что бабий бунт еще не кончился, воевода сконфуженно пробормотал:
– Иван с низовки, Тупица.
– А ну, бабы, за мной! – Толпа побежала к воротам, ринулась в город. Ох, не завидую я этому Тупице. К слову сказать, Тупица – это топор мясника, а не уровень умственных способностей.
Ко мне подошел Иван, стоявший в стороне, и мы обнялись.
– Слышал я уже о твоих злоключениях. Вот не ожидал, что тебя в поруб бросят, да главное – ни за что. А мне сон приснился, что ты в беде и к себе зовешь. Да людишки мои в загул ударились, а с ними и женщины. Праздновали спасение свое. Пока собрал, вино отобрал, пока протрезвели… Ты уж извини, что не сразу явились. Спасибо, что жену в осаде навестил. Не знала она, что ты в порубе, – уж насчет харчей решила бы.
– Иван, у меня еще одна просьба будет. Не смог бы ты невесту мою у себя приютить? У меня бы в комнате пожила, а если работа какая найдется – совсем хорошо будет.
– Комнатой располагай, против невесты ничего иметь не буду. Ты муж серьезный – не голытьба ведь какая, пора семьей обзаводиться!
Уф, камень с души свалился. Даже в порубе, на гнилой соломе, я ломал голову – куда нам деваться с Еленой на первое время. Где дальше жить – то моя забота, но где ей на первое время голову преклонить? Решил – пусть временно, дальше все будет зависеть от меня.
А вот и Лена собственной персоной бежит.
– Ой, Юра, там женщины совсем убивают мужика!
– Какого?
– Что на тебя указал, лжу возвел.
– Пусть поучат маленько, не убьют.
Я обнял Елену:
– Вот, наниматель мой, Иван, разрешил тебе в комнатке со мной пожить и подумать обещал насчет работы постоянной для тебя.
– Дай бог ему здоровья и удачи.
Мы втроем направились к выходу из крепости, как вдруг я вспомнил, что пояс с саблей, ножом и поясной сумой мне не вернули.
– Друзья, подождите, я мигом.
Я помчался в домик к воеводе. Один из дружинников делал Хабару примочку на исцарапанное лицо. Увидев меня, воевода встревоженно вскочил:
– Что? Женщины возвращаются?
– Нет, успокойся. Пояс верни с саблей.
Воевода шумно выдохнул, открыл дверь в маленькую комнату и вынес мне амуницию. Я опоясался, ножны привычно легли на ногу. Нож был на месте, а кошель пуст, хотя я прекрасно помнил, что там оставалось около трех рублей медяками.
