Муравьев начинал постигать, о чем так давно хотел и не решался поговорить с ним князь И Шань. Он давно клонил к этому и дотянул до последнего. Переговоры о трактате он провел с честью и достоинством, соблюдая интересы своего отечества, династий и китайского народа. Теперь же шел частный разговор.
– Страшны не англичане, а мятежники, – вдруг вскинув свою гордую голову, признался маршал. И Шань – Восстание в нашей стране разрастается. Армии тайпинов увеличиваются. Они несколько раз пытались прорваться к столице, надеясь на поддержку в торговых городах. Но в одном из самых богатых наших городов, на севере страны, в Тяньцзине, который стоит там, где оканчивается Великий Канал, купцы, торговцы и ремесленники вооружились до зубов и нанесли повстанцам полное поражение. Династия еще крепка, поэтому сможем найти спасение только в России. При этом мы до последней возможности будем побеждать.
И Шань достал из футляра и показал карту, составленную мятежникам, на которой Китай показан без Маньчжурии и Монголии, и пояснил, что эта карта признана Хуйом и принята всеми тайпинами, хотя вычерчена еще французами при императоре Кхан-си. Как всегда, в истории все запутано. Маньчжурии на этой карте в составе Китая нет, хотя Маньчжурия главная часть Китая. А если тайпины захватят страну, то сразу же начнется завоевание Маньчжурии и поголовное уничтожение всех маньчжур.
Похоже было, что И Шань выпил здорово, но лишь для храбрости, как сват, собравшийся по важному делу. Чтобы его свалить, понадобилось бы ведро. При случае откажется, заявит, что не помнит, говорил спьяну. При этом утверждает, что династия крепка и Китай непобедим.
На прощание И Шань повторил свой совет не доверять Си Ли Фу и узнать о нем все поподробней. Проверить, куда он плавает. Позаботиться о здоровье переводчика Ши Ма Фу.
«Нарочно пугают Шишмарева, намекая, что зарежут его при случае, если распустит язык».
Когда сампунка князя со множеством фонариков на бортах и на мачтах отходила, с парохода и судов амурского сплава грянули салюты. Снопы огней разносились по ночному небу, множество искр летело по ветру и падало в Амур.
– Китайцы вас, Николай Николаевич, вокруг пальца обвели.
– Позвольте, позвольте. Меня ли? Присядьте, Алексей Николаевич, и скажите все толком. Вам желательно было остаться в Благовещенске?
– Я к этому готовился.
– Вы желали продолжить здесь свои изучения?
– Я подчиняюсь вашему приказу. Но я не хотел бы идти на юг Китая. Мне там нечего делать. Я был там в плену и не хотел бы еще раз появляться.
– Вот характер! Молод, а норов! У вас такие неприятные воспоминания?
– Да.
– Личные дела отбросим, Алексей Николаевич.
Подозрения, высказанные И Шанем, мелькнули в голове Муравьева. Он опять, как случалось в пору Незабвенного, почувствовал себя напуганным. Отменить поручение, данное Сибирцеву, уже нельзя, поздно, а яд действовал. Это была втравленная в душу низкая потребность подозрения, он презирал ее в себе.
– Для того чтобы знать и решать дела с соседними странами, надо постичь их как следует. Здесь, на грани двух миров, многому можно поучиться.
– Зачем вам это?
– Тут-то и надо изучать отношения России с Китаем, на месте их соприкосновения. А не в Кремле и не на Дворцовой в министерстве.
– Так вас интересует освоение Приамурья, как оно пойдет?
– Да, Николай Николаевич, должен знать.
– А вы опять плавали через Амур?
