«С советских времен у нас скудновато с терминологией. Все, что о прошлом, называется историей. Хотя пора бы разделить понятия. Собственно и с т о р и я (разрядка авт.) – объективная последовательность состоявшихся в прошлом событий. Лишь в этом смысле верна формула «история не знает сослагательного наклонения». Как последовательность фактов – конечно не знает. Но рядом стоит другое явление – история как наука. Чтобы избежать путаницы, ее можно было бы назвать и с т о р и о г р а ф и е й (разрядка авт.) (описание истории). Тоже не идеально, но все-таки понятней. Это уже сфера интерпретации, объяснений и выстраивания причинно-следственных связей. Здесь как раз без дискуссий (и, следовательно, без сослагательного наклонения) не обойтись.»[89]
Несомненное изящество этой попытки, состоящее в различении понятий истории и историографии, с точки зрения эвереттического подхода – увы! – оказывается сущностно несостоятельным, поскольку единственная история как «объективная последовательность состоявшихся в прошлом событий» существует в единственном экземпляре в голове у каждого из множества историков, берущихся её описать. Последовательность событий, их причинно-следственная связь, определяется субъектом-историком при составлении историографии.
В связи с этим читатель должен понимать, что, как бы ни относился он к мировоззренческой позиции автора, у него в руках оригинальная биографическая книга о Жорже Абрамовиче Ковале и его семье. Она основана как на строгих документальных свидетельствах, так и на эмоционально окрашенных личных воспоминаниях о нашем общении в стране, которую мы оба считали своей.
При этом особенности авторской мировоззренческой позиции дают возможность читателю ознакомиться с такими фактами и свидетельствами, которые в рамках традиционного линейного восприятия истории, как правило, просто не попадают в поле публичного обсуждения, будучи отвергнутыми либо бритвой Оккама, либо принципом «исключения третьего», либо вполне понятной самоцензурой профессиональных историков – кто же хочет, в глазах коллег и публики, попасть в «клуб Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена», т. е. в компанию выдумщиков? Ведь барон, например, рассказывая в геттингентском трактире о необыкновенных событиях своей жизни в России, среди прочего утверждал, что
«в 1744 году он командовал почётным караулом, встречавшим в Риге невесту цесаревича – принцессу Софию-Фридерику Ангальт-Цербстскую (будущую императрицу Екатерину II)»?[90]
Но никаких документальных подтверждений этого факта барон не представил. Можно ли верить ему в этом случае, если в другой раз он утверждал, что смог сам себя вытащить за волосы из болота?
Вовсе не подавая заявления в этот клуб, иногда я буду ссылаться в этой книге на не менее необыкновенные события. Например, на событие принятия Ж. А. Ковалем военной присяги 7 ноября 1941 года.
Дотошный историк возмущённо отвергнет такую возможность, ведь Жорж Абрамович в это время по линии военной разведки находился на нелегальном положении в США! А в нелегальную командировку ГРУ просто не могло выпустить ещё не присягнувшего призывника, да ещё потом специально «к празднику Октября» посылать своего представителя для получения автографа призывника под текстом Присяги!
Один из искушённых в литературных сюжетах читателей, который узнал от меня об этом факте, так сформулировал своё представление о развитии событий в этой веточке альтерверса:
