Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - страница 26
Это, вероятно, помогло Мовше «вскочить в социальный лифт» где-то в удалённых от границы районах России и занять какую-то «руководящую должность» (если он был к этому склонен) или просто «тёпленькое местечко» (если жена и дети занимали его больше, чем социальный прогресс и мировая революция).
Но лет через 15–20, в середине 30-х годов, после какой-то проверки «органами» минских архивов, его дело могло «всплыть» совсем в другой трактовке!
Во-первых, могло оказаться, что среди переправленных им через границу эмигрантов были не только «истинные революционеры-большевики», но и какие-нибудь «троцкистско-зиновьевские уклонисты».
А во-вторых, явное знакомство с немецкими пограничниками в ходе его «промысла» могло расцениваться как «агентурное сотрудничество со спецслужбами Германии». И за всё это Мовша, по меркам правосудия, укоренившегося четверть века спустя, мог получить не три года высылки, а «десять лет без права переписки».
Такова одна из «паутинок» альтерверса рода Ковалей, высвеченных «информационным затмением» его главной ветви…
Но более явной ниточкой является возможная связь паршевических и телеханских Ковалей.
Дело в том, что после окончания событий 1905–1906 гг., в ходе которых
«в черте оседлости случилось не менее 657 погромов, в результате которых погибли примерно 3000 евреев»[164],
в России «началась смута столыпинской реакции», в ходе которой досталось всем «смутьянам» – и революционерам, участвовавшим в вооружённых восстаниях и «экспроприациях», и евреям, отвечавшим насилием на погромы. Аполитичность антипогромных акций никак не учитывалась антисемитски настроенным руководством карательных органов, и участники этих акций приравнивались к «революционным бунтовщикам».
Разбирались быстро и беспощадно.
Как известно, 19 августа 1906 года был принят «Закон о военно-полевых судах». Разбор дела в них мог длиться не более двух суток, а расстрельный приговор приводился в исполнение в течение 24 часов. И, поскольку к Абраму это имело прямое отношение, он был вынужден оставить Телеханы и перебраться в Германию.
Вот что сохранилось в семейном предании об этом времени в Телеханах:
«Молодежь тамошняя побезобразничала тогда вволю, дед тоже: поместья жгли, плотины опять же, мельницы и многое другое. Ну, гонять их стали солдатами, в Польшу было подались, так там тоже наш, Российский, царизм их доставал. Махнул дед с друзьями в Германию, на пароход устроился матросом, и раза три через Атлантику в Америку и обратно сплавал».[165]
Конечно, в условиях революционной смуты и действия антипогромных сил порой превышали «пределы допустимой самообороны». Но участие Абрама в «безобразиях» 1906 года вполне объяснимо – он, молодой и крепкий парень, только что вернувшийся с военной службы, не мог «остаться в стороне» от активного сопротивления и мести погромщикам! Да и социалистические настроения жены (о них мы ещё поговорим) он наверняка разделял, и лозунг о равенстве всех людей был для него не «пропагандой», а «категорическим императивом».
События в 1906–1907 годах разворачивались для Абрама стремительно. В одной из наиболее вероятных ветвей его биографии он после трёх лет армейской службы в октябре – ноябре 1906 года он вернулся в Телеханы[166].
Но кратким было его «семейное счастье» с молодой женой. Оказавшись в гуще событий, он принял участие в «безобразиях» телеханской молодёжи. Вероятно, участие весьма заметное, поэтому, когда вскоре, в соответствии с только что принятым столыпинским законом, «антипогромщиков» в пинском уезде начали «гонять солдатами», пришлось «уносить ноги».