– Смысл жизни – в ожидании счастья. А счастье, бывший танковый бог – покой в душе и небо в алмазах. Да свершится сие однажды…
– Молитва лакея. Мы не рабы, Уильям, мы дети Божьи !
– Аллилуйя! Скажи аминь на это. Пройдём по глоточку… займись пока резьбой по мясу и хлебу.
Питомцы школы Эпикура, наговорив друг другу с три короба, допили гордость винодела, винтажный «Реми Мартен». Субботин, агностик и лютеранин, алкоголь практически не употреблял, но часто превозносил его. Вполне хватало того, что подносили клиенты. Другой натурой брать, а предлагали много чего, риэлтор брезговал. Зато гостинцам был искренне рад. Однажды благодарные переселенцы из питерской коммуналки прислали мёд и сушеную рыбу из Подмосковья. Не порти карму, живи без горя, повторял коллегам Субботин.
Михеев был завзятым конфуцианцем. Цитировал мыслителя по всякому поводу, но мало уживался с его сентенциями. Размеренный мозг танкиста соседствовал в таксисте с поистине взрывным темпераментом. Сапёр какой-то, прости Господи, не танкист! «Скажи на милость! – размышлял Вилька, домывая посуду. – Первая заповедь таксиста – ангелом не казаться. Со стороны посмотришь, обычный с виду укурок… ан вота вам, светик ясный». Расставаясь, соседи дружески похлопали друг друга по животам – закуска на столе была, как водится, Вилькина, Михеев хронически не успевал едой запасаться, карма сухомятки и многочасового пребывания за рулём непрестанно угрожала ему геморроем – и разошлись, усталые, но довольные, как поединщики с кулачного боя на Пасху.
Переодевшись и заглянув в ежедневник, забив бельём стиральную машину, Вилька, блаженно охая, принял ванну «с пеной у рта», по выражению того же Михеева. Щёлкнул по носу нырявшую поблизости резиновую уточку, подарок Даши на Новый год. Освежившись, надеялся забраться на отдых в свежие простыни, да не тут-то было. Грянул вызов, телефон звучал так отвязно и громко, что представлялось очевидным, кого хотят и почему сие ничем хорошим не кончится.
Милица Львовна, порхая быстрее ветра, прочистила горло и сообщила бархатным контральто: «На проводе… ах, Вилечка, вас ожидает внутренний голос! Мужской, разумеется. Не вздумайте тут курить, я только что паркеты помыла». Паркеты помыла, туалеты забыла, птичка божий одуванчик.
Ох, ох, что ж я маленьким не сдох? Чего к нам не подселят таджичку, которая лестницу моет, размышлял Субботин, шаря ногой под кроватью в поисках шлёпанцев. Симпатичная, аккуратная. Глядишь, Михеев бы вновь бриться начал. Без шансов на победу над женщинами Востока, зато на кухне будет светлее. Комната общего пользования в коммуналке заколочена, но жива. Звонил Субботин на днях в жилконтору, предлагал: по выходным кумысом даму буду отпаивать! Посмеялись и отправили идею в пешее путешествие. Пропал калабуховский дом!
«Вилечка, вы не уснули, стесняюсь спросить?» – окликнула Милица.
«Ямщик, не гони лошадей, – пропел ответно Субботин, – нам не на что больше спешить». Вышло тускло, в манере провинциального конферанса, но дива хмыкнула и умчалась. По коридору бродил Общий Кот, стараясь оставлять на свежевымытом полу как можно больше чётких следов.
Не иначе, готовился к выставке дворовых самцов. Его принесли в квартиру какие-то мимолётные дети. Вышло случайно, и хорошенько наигравшись, пушистую мелочь, как водится, забыли забрать.
Рос Общий Кот отверженным, как Жан Вальжан, игнорируя чужую потребность в общении. В зрелом возрасте сделался безнравственен – их посетил однажды с упрёками эротического характера хозяин белобрысой левретки (как пить дать, будущий управдом, веселился Субботин), и понапрасну убеждал его Михеев, что «котопёс» – животное будущего. Впрочем, рамки приличия негодник всё-таки признавал. Например, не ел с соседями из общей кастрюли. Гигиена, знаете ли, великая сила.
