Пока шла съемка, из столов выкладывали содержимое: бумаги, папки, носители. Закончив, человек в сером достал считывающее устройство. Подключился по очереди к компьютерам и посмотрел на часы.
– Уходим.
Закрыв замок, они опечатали дверь заново.
Блики притягивали. О чем я… подумал Андрей.
Сработал случай. Точнее предмет, оказавшийся в ненужном месте в ненужное время – кресло-качалка со впавшим в прострацию аспирантом.
Маша с Андреем молчали. Состояние близости захватывало их целиком. Они окунулись в собственный мир, где было все – бессонница, темнота, блуждание по ночам, ощущения, жар среди холода… практически Северный полюс… и почему-то подводная лодка. Они не знали, что это было, выходом или входом. Лишь немногое портило плавание – остатком сознания они чувствовали чужого.
Паганель мешал. Мешал всем – нежеланием напиться, быть вменяемым, а точней невменяемым, и вести себя как человек.
Маша пошевелилась. Аспирант поставил на пол стакан, и его качнуло. Качнуло раз, когда он наклонялся, и два, когда возвращался в кресло.
После этого была пауза. А потом качание возобновилось.
Не теряя прострации, он смотрел на плоскость кровати. Двое в ней находились в покое – и вместе с тем двигались.
Теперь Андрей вспомнил всё. Всплывало много и лихорадочно.
– Этот тип, оказывается, не дремал. И началось все с Машиных шевелений. Как он потом объяснял, колебание кресла состыковалось с нашими. Только неправильно. Еще бы правильно…
Глаза Паганеля забыть было сложно.
– У гениев все как-то так и бывает. Упало на Эдисона яблоко, он и придумал электричество. Или не электричество… – Андрей задумался и стал шарить взглядом вокруг. Подсказок не было.
– Не важно, у него было яблоко, у аспиранта мы. Главное началось, когда он принес приборы, – он оглянулся и никого не увидел. Он разговаривал сам с собой.
Ни с чем подобным они прежде не сталкивались. В воскресенье, не отойдя от субботы, влюбленные были разбужены грохотом. Шумел Головин, пытавшийся занести едва проходившие в дверь коробки. Выглядел он неважно.
Но то, что последовало дальше, было гораздо хуже. Пообщавшись на тему погоды и самочувствия, Паганель предложил повторить вчерашнее. Только под наблюдением приборов.
Андрей мало что понял, а Маша не смогла даже возмутиться. В голове пронеслось лишь что-то невразумительное.
– Всё вчерашнее?
– Только последнюю часть.
– Ты что, биолог? – она с любопытством смотрела на коробки. – Вуз у нас вроде технический…
Она не знала Головина. Они оба его не знали. Андрей не помнил подробностей, но через пару часов дичайшей лекции, состоящей из высокоумных терминов и мимики умалишенных, как докладчика, так и аудитории, согласие было получено.
Но все сразу же и не заладилось. Облепиться контактами на присосках они еще согласились, но на аспирантское «ну, давайте» записные любовники ничего из себя выдавить не смогли.
Стало ясно, что просто так вот, бесстыдно и на виду, заниматься этим они не могут. Даже в качестве лаборантов и даже ради науки. Тем более что никто и не помнил, чтобы в прошлую ночь кто-нибудь этим занимался.
Головин задумался.
– Без напитков никак? – поинтересовался он через какое-то время.
Предложение не понравилось. Но закрепить Паганелеву сдачу позиций было вопросом жизни. Мысли о понедельнике начали отходить на второй план.
Аспирант тут же сбегал.
Важность момента интриговала, а потому дегустировали долго и со значением. Выглядело мероприятие иррационально – атмосфера эксперимента сказывалась. Андрей, заметно взбодрившись, поднимал тосты за науку. Головин же проявлял нетерпение – алкоголь убывал, а дело не двигалось. Объекты опыта смотрели на перспективу все с большим желанием закосить.
