Полет мысли откладывался. Надо было что-то предпринимать, и Головин понял, что. Заговорил о высотах, которым служит наука, о глубинах, которые ей подвласны, о необходимости подвига… И закончил главным.
– Хорошо, еще один довод. Если сладится, комната ваша, – предложил он.
– А ты? – не поняла Маша.
– А я наездами.
На согласие потребовались секунды.
Никакого соития, собственно, не было. Головину сгодилось и так – главным были не действия, а измерения. Чего именно, знал только он. Смотрел в приборы, снимавшие показания с укрытых под одеялом объектов, увлеченно что-то себе набарматывал, переключал режимы и едва ли не пускал пузыри. Не забывая при этом лихорадочно делать записи.
Никто не заметил, как за окном стемнело.
С этого вечера жизнь изменилась. Комната в считанные дни превратилась в лабораторию, сущность которой выглядела непонятной – теория с практикой в замесе с Фрейдом, Бахусом и аморалкой. Головин появлялся и исчезал. И каждый раз приносил что-нибудь из аппаратуры или компьютерного железа. Человеком он показал себя оборотистым – каким-то образом сумел убедить начальство выдавать ему технику на дом. Что объяснялось на кафедре, было неведомо. Если бы там обнаружился сумасшедший профессор, поддержавший происходящее, Андрей бы не удивился. После случившегося было ясно – тормозов у Паганелей нет.
С некоторых пор появилось догадка, что у затеи есть и финансовая поддержка. Напитки, без которых по-прежнему не обходилось, возросли в количестве и цене.
Происходящее все больше выглядело дурдомом.
Профессор, поддерживавший этот абсурд, действительно был – научный руководитель Головина, доктор наук Дмитрий Данилович Тимченко, нормальный во всех отношениях завлаб и завкафедрой, человек без каких-либо странностей и задвигов. Кроме единственного – умения абстрагировать.
Легкость, с которой он принял Головина, объяснялась одним емким словом – уныние. Он пребывал в нем несколько месяцев – с тех пор как свернули проект, считавшийся если не делом жизни, то второй ее половины как минимум.
Проект того стоил. Это была заказная работа, из тех, что называют шабашкой. Но масштабов, каких не помнили даже в старые времена. Проходила она не по линии университета. Подрядчиком был НИИ Энергетики, заказчиком же компания из Саудовской Аравии. Смета заказа была впечатляющей: она начиналась от нескольких миллиардов долларов. В эту сумму оценивался объект, не имевший аналогов – солнечная электростанция размерами с небольшую пустыню.
Сидя на нефтяной трубе, арабы хотели чистой энергии. Нефть в качестве главного бренда выглядела не слишком рачительно, да и она по расчетам заканчивалась. Площадь солнечных батарей должна была составлять десятки квадратных километров. Параметры электростанции и оплаты зашкаливали – никто не знал оптимального соотношения мощности и затрат.
К Тимченко обратились вынужденно. За полгода расчетов в НИИ пришли к выводу, что большего чем у конкурентов эффекта не получается. А это значило, что заказ могли увести. Руководитель проекта академик Завадский, приятель Тимченко еще по учебе, проследив за бесплодными мучениями коллег, решил привлечь к этому и старого друга.
Двигал им в общем-то практицизм. Для полноценного выигрыша требовались либо новые технологии, либо другой подход к имеющимся. Время шло, и на принципиальные новшества его уже не было. В отношениях же с неизвестным партнером надеяться на далекое будущее не приходилось. Восток дело тонкое – сегодня есть, завтра нет.
