За зомбированием ихтиофауны не заметили, как прошла половина ночи, и всех потянуло ко сну. Капитан, поклевав носом, сообразил, что не выставил вахту. Наличие бардака было очевидным, и главный зачинщик сидел перед ним в наушниках. Сняв их, капитан объявил собачье дежурство и отправился спать.
За ним остальные. Эксперимент закончился неудачей.
Оставшись один, радист побродил какое-то время по рубке и вернулся к настройкам. Спать не хотелось, но приближался тот незаметный порог, когда легкое утомление грозило закончиться старым добрым отрубом. Симптомы, знакомые каждому, кто дежурил ночью. Спасение в таких случаях было одним. Не отрываясь от передатчика, он нащупал банку дежурного кофе.
Голова гудела после частотного воя. Он потряс ею, помассировал и даже стукнул о переборку, но это не помогало. Подобное лечится подобным, вспомнил он и достал флешку с музыкой.
Компьютер высветил на мониторе десяток папок. Всю коллекцию за последние годы.
Современные записи отпадали. Они взбадривали, но после недельного напряжения был не тот случай. Он выбрал единственное из возможного. Это был концерт для гитары с оркестром, написанный человеком, ослепшим в детстве и вложившим в музыку все недополученные от недуга эмоции. Странность произведения была в том, что оно считалось одним из лучших в классической музыке, и на слух его знали все. Но никто почему-то не помнил названия: «Аранхуэзский концерт» Хуана Родриго.
Он промотал первую часть, анданте ему не нравилось, ни для успокоения, ни для чего-либо. Просто вступление. Любимым было адажио. Глотнув кофе, с удивлением обнаружил, что не заметил, какой рукой подносит чашку ко рту. Левая настраивала регулировки, правая управляла мышью с клавиатурой.
Он слушал музыку и продолжал машинально бродить по частотам.
Доносились ли синусоиды излучателя, он не следил. Если да, то в сопровождении адажио.
Сознание ничего не подсказывало, просто шли музыка, время, и шли частоты. Единственное, что он заметил – как, задержавшись на одной из них, мозг разом включил все рефлексы.
Черточки рыб в эхолоте начали двигаться в нужную сторону.
В четыре утра спать хочется больше всего.
Старый палтус лежал на дне, зарывшись в песок, и видел свой первый сон. Ночь выдалась беспокойной, наверху что-то громко шумело, срываясь на гул или писк, а вокруг не переставая бесились рыбы – более молодые палтусы, камбалы и зубатки. Наконец все затихло и удалось заснуть.
Но ненадолго. Он проснулся от странного чувства – будто кто-то его зовет. Зов был ласковый, нежный и страшно знакомый. Только не по нынешним временам, а из далекого прошлого. Ощущения, появившиеся изнутри, казались давно забытыми. Он почувствовал вдруг нечто невероятное – нарастающий гормональный позыв.
Это сбивало с толку. Нерест давно прошел, а для него, старого, много лет как прошел навсегда. И вот опять все вернулось – это странное чувство, которое томит душу и влечет куда-то вдаль – к неведомому счастью и удовольствию.
Сверху подавало сигнал что-то большое и эротическое.
– Иди ко мне… иди…
Он поднял голову, осмотрелся, потом энергично двинул хвостом и, взметнув клубы ила, устремился вверх. В сторону далекого зовущего голоса.
Вокруг него в том же направлении двигались остальные.
Капитан, зайдя проведать радиста, хотел сообщить об окончании вахты. И передумал тут же. Взгляд зацепился за фосфоресцирующее пятно между склонившейся головой и иллюминатором.
