Я застыл как вкопанный. В голосе прозвучала настойчивость, граничащая с паникой. Очень опасно.
– Вот и отлично.
Дверь открылась, впустив в кабинку порыв пульсирующей в коридоре музыки, и мне в спину упёрлось второе дуло.
– А теперь опусти её на пол. Медленно и бережно. И стой спокойно.
Я осторожно положил обмякшее тело на покрытый атласом пол и выпрямился. В кабинке вспыхнул яркий белый свет, а вращающаяся вишенка, моргнув пару раз, погасла. Дверь захлопнулась, отрезая музыку, и мне навстречу шагнул высокий светловолосый мужчина в облегающей чёрной одежде. Он с такой силой сжимал бластер, что от напряжения побелели костяшки пальцев.
Рот был стиснут в узкую полоску, а белки глаз горели, подчеркивая расширенные от стимуляторов зрачки. Уткнувшийся в спину пистолет подтолкнул меня вперёд, и блондин тоже продолжал надвигаться – до тех пор, пока дуло его бластера не прижало мои губы к зубам.
– Кто ты такой, мать твою? – прошипел он.
Я чуть повернул голову в сторону, чтобы иметь возможность открыть рот.
– Я Ирена Элиотт. В свое время моя дочь работала здесь.
Блондин шагнул вперёд, прочертив дулом бластера линию мне по щеке и вниз – под подбородок.
– Ты лжешь, – тихо произнес он. – У меня есть друг в управлении правосудия Бей-Сити, и он сказал, что Ирена Элиотт по-прежнему на хранении. Как видишь, мы проверили лапшу, что ты навешал на уши этой шлюхе.
Он пнул безжизненное тело, распростёртое на полу. Я краем глаза взглянул на несчастную девушку. В резком белом свете были отчётливо видны следы истязаний.
– А теперь я хочу, чтобы ты очень хорошо подумал, перед тем как ответить на следующий вопрос. Кем бы ты ни был, почему тебя интересует Лиззи Элиотт?
Я скользнул взглядом вдоль ствола бластера и упёрся в суровое лицо. Лицо человека, который вынужден заниматься неприятным делом. И очень испуганного.
– Лиззи Элиотт – моя дочь, кусок дерьма. А если твой дружок в городском хранилище действительно имеет доступ к информации, ты поймешь, почему в архивах значится, что я до сих пор на хранении.
Пистолет, уткнувшийся в спину, резко подтолкнул меня вперед, но блондин, как это ни странно, несколько успокоился. Покорно усмехнувшись, он опустил бластер.
– Ну хорошо. Дийк, сходи пригласи Октая.
Один из стоявших за спиной выскользнул из кабинки. Блондин махнул бластером.
– Садись в угол.
Он произнес это рассеянно, словно через силу.
Почувствовав, что пистолет сзади исчез, я послушно сел в угол. Опускаясь на застеленный атласом пол, я взвесил все «за» и «против». Даже после ухода Дийка их осталось трое. Блондин. Женщина, как мне показалось, в синтетической оболочке азиатского типа, сжимающая в руке второй бластер, чей отпечаток я до сих пор ощущал на спине. Чёрнокожий верзила с единственным оружием – обрезком стальной трубы. Безнадёжно. Мне противостояли не уличные громилы, как на Девятнадцатой улице. Здесь чувствовалась хладнокровная сила, эдакая дешёвая версии Кадмина, с которым я столкнулся в «Хендриксе».
Я внимательно посмотрел на синтетическую женщину, но в конце концов отбросил внезапно пришедшую в голову мысль. Даже если Кадмину и удалось каким-то образом избежать обвинений, о которых упоминала Кристина Ортега, он знал, что к чему. Ему было известно, кто его нанял, и кто я. На лицах, разглядывавших меня сейчас, красноречиво написано полное неведение.
Пусть так и будет дальше.
Я перевел взгляд на изуродованную оболочку Луизы. Судя по всему, ей сделали надрезы на бедрах, а затем растянули раны так, чтобы они лопнули. Просто, жестоко и очень действенно. Наверняка заставили смотреть на то, что делают, усугубив боль страхом. Ничто не сравнится с ужасом, который испытываешь, наблюдая, как уродуют твоё тело. На Шарии это широко практиковалось религиозной полицией. Для того чтобы оправиться от душевной травмы, Луизе потребуется пройти курс психохирургии.
