Прошла травница под вихоревыми гнездами, обогнула дом конечный да так и обмерла, рот свой разинув. Предстала взору Пыли картина красочная: поля тыквенные, а на полях тех Сивуня, бык ее родный, бесчинство учинил. Пожрала часть тыкв скотина ненасытная, а что сожрать не смогла – рогами перепахала да копытами в землю втоптала. Сгинул урожай тыкв с общинных полей. Помилуйте, Боги!
Эх, поделом распрягала! Знала ведь девушка, чем дело кончится. Стоило Сивуне избавиться от «оков», как он враз отправлялся в самоволку. Наглый, спасу нет! А привяжи быка – и того хуже будет: силушка у Сивуни ого-го, коль ему куда-то надо – попрет напрямик вместе с телегой, или столбом. Или створкой ворот. Даже забор перемахнет! А вот что опосля сделается с тем забором, телегой или столбом – додумайте сами.
Свистнула Пыля. Вскинул бык голову, навострил уши, приметил девушку, да испустил приветливое «мууу», дескать я тебя, хозяйка, вижу, как закончу – подойду». Холера! Заозиралась травница по сторонам. Свидетель вины сыскался один. Рыжий, под стать тыквам порченым, парень куражно улыбался вершащемуся пред ним беспределу. Графитный карандаш, что он сжимал в руке, отрывисто и быстро черкал по листу бумаги. Узрев Пылю, искусник поманил ту к себе. То краснея, то бледнея со стыда, девушка робко потянулась на его зов, почто бескостная медуза за отливом.
Сумев выдавить из себя улыбку, Пыля с куда меньшим успехом силилась выдавить оправдания:
– Прошу извинить, вышло так…
– Картинно! – с восторгом перебил ее незнакомец, а вслед протянул листок бумаги. – Примите в дар, миледи!
Пыля растерянно взяла внезапный подарок. На рисунке Сивуня с чувством уничтожал общинный урожай. Вышло до того живо, что эдак сразу и не смекнешь сошел бык с картины или, напротив, взошел на нее. До ушей травницы донесся треск очередной казенной тыквы. Увы, не взошел…
– Благодарю, Сивуня-таки живой! Разве вреда от него порядком меньше, – виновато вздохнула Пыля. – Вы странствующий искусник?
В окрестностях Пустошей Орлиного Озера травница знавала всех от мала до велика. С рыжеволосым живописцем она столкнулась впервой. Уж такого-то наверняка запомнила бы! Внешность шибко приснопамятная. Парень был сплошь веснушчатый, знать, его при рождении обсыпали корицей, а отряхнуть забыли. На губах, ты погляди-ка, и то веснушки! А глаза, как у дворового кота – зеленые, шаловливые, но добрые. Да и выговор, экий тягучий и малость липковатый на слух, не присущ коренным жителям Схен. Незнакомец явно слыл уроженцем иных островов.
– Странствующий – да, – кивнул молодец. – Искусник – не сказал бы.
– Ищете себя?
– Скорее бегу.
– Понимаю, – Пыля и правда могла понять, как никто другой. – И каким же ветром вас занесло в наши края?
– Полунощником12! Он раздувал паруса судна, отбывшего с острова Бакки много лун тому назад.
– Бакки? – переспросила девушка. – Хм, не слыхивала о таком острове. Сама-то я родом с южных Схен. И каков-таков Бакки?
– О, Бакки – пустынный и унылый островок. Куда ни плюнь – всюду камни, вересковые пустоши, овцы, щиплющие траву, и сиротливые рыбацкие домишки, а вокруг – бескрайнее море. И кажется, бежать тебе некуда, – поведал «чужеземец», а поразмыслив, добавил: – Там ютятся около ста человек и никогда ничего не происходит. Все друг друга знают, любят и ненавидят. Каждый втихаря мечтает уплыть оттуда, но боится, чем может обернуться воплощение мечты.
