И он подал ему перо.
Фуке пожал руку Арамису, но вместо копии, которую ему подавали, он взял черновик.
– Нет, не эту бумагу, – живо сказал Арамис. – Она слишком ценна, и вам следовало бы сохранить ее у себя.
– О нет, – отвечал Фуке, – я подпишу на самом акте, собственноручно написанном господином Кольбером. Вот я пишу: «Подтверждаю руку».
Он подписал и сказал:
– Берите, господин Ванель.
Ванель схватил бумагу, подал деньги и хотел было убежать.
– Одну минуту, – сказал Арамис. – Вы уверены, что здесь все деньги? Деньги надо считать, господин Ванель, особенно когда господин Кольбер дает их женщинам. Ведь он не так щедр, наш достойнейший господин Кольбер, как господин Фуке.
И Арамис, читая по складам текст чека, вылил все свое негодование и все свое презрение каплю по капле на негодяя, который в течение четверти часа выносил эту пытку. Потом он приказал Ванелю удалиться даже не словами, а презрительным жестом, как лакею.
По уходе Ванеля министр и прелат, пристально глядя друг на друга, помолчали несколько секунд.
Арамис первый нарушил молчание:
– Ну, с кем вы можете сравнить человека, который, перед тем как сражаться с закованным в доспехи и вооруженным врагом, обнажает грудь, бросает оружие и посылает противнику любезные поцелуи? Прямота, господин Фуке, есть орудие, которым часто действуют мерзавцы против хороших людей, и им удается достигнуть цели. Поэтому хорошие люди должны были бы пускать в ход против мерзавцев обман. Вы бы убедились, какими бы они стали сильными, не переставая быть честными.
– Но их действия назвали бы действиями мерзавцев.
– Совсем нет, их назвали бы кокетством честности. Но раз уж вы покончили с этим Ванелем, раз вы лишили себя счастья уничтожить его, отказавшись от вашего слова, раз вы дали против себя единственное оружие, которое может нас погубить…
– О, друг мой, – сказал с грустью Фуке, – вы, как тот учитель философии, о котором нам на днях рассказывал Лафонтен… Он видит тонущего ребенка и произносит ему речь по всем правилам искусства.
Арамис улыбнулся:
– Философ – верно, учитель – верно, тонущий ребенок – тоже верно, но вы еще увидите ребенка, который будет спасен! Однако прежде всего поговорим о делах.
Фуке посмотрел на него с недоумением.
– Вы, кажется, когда-то рассказывали мне о празднестве в Во, которое вы собирались устроить.
– О, – сказал Фуке, – это ведь было в доброе старое время!
– На это празднество, кажется, король сам себя пригласил?
– Нет, дорогой друг, господин Кольбер посоветовал королю пригласить самого себя.
– Да, потому что это празднество было бы столь дорогим, что вы разорились бы на нем.
– Вот именно. В доброе старое время, как я вам только что сказал, я гордился возможностью показать моим врагам неисчерпаемость моих ресурсов; я гордился тем, что повергаю их в смятение, создавая миллионы там, где они ждали только краха. Но теперь мне надо считаться с государством, с королем, с самим собой; теперь мне надо стать скупцом; я сумею доказать всем, что я действую, имея в распоряжении гроши, совершенно так же, как имея мешки пистолей, и, начиная с завтрашнего дня, когда будут проданы мои экипажи, сданы мои дома и сокращены расходы…
– Начиная с завтрашнего дня, – перебил спокойно Арамис, – вы будете, дорогой друг, без устали заниматься приготовлениями к прекрасному празднеству в Во, о котором однажды будут говорить как об одном из героических великолепий нашей прекрасной эпохи.
