Виктор Васнецов - страница 21
Знакомство Виктора Васнецова с Чистяковым состоялось, что закономерно, в Академии художеств. Однажды в будний день 1870 года Павел Петрович, всегда живо интересовавшийся студенческими работами, особенно отметил графическую композицию «Княжеская иконописная мастерская»[81] и, внимательно изучив ее, спросил, кто автор? Студенты назвали фамилию, пока ему не знакомую: «Васнецов». Именно этот рисунок Васнецова, в настоящее время почти неизвестный, среди его ранних произведений особенно высоко оценивал критик Владимир Стасов, говоря, что в нем чувствуется «что-то необыкновенно русское, глубоко русское… И князь с благородным лицом и осанистой фигурой, стоящий, опершись на палку, в широкой шубе, с тяжелым крестом на груди и с изящной шапочкой на голове; и два боярина по сторонам: один из них – важный и величавый, другой – тонкий, хитряк и лисица; все трое стоят они перед громадною иконой… и другие бояре, рассматривающие другие иконы в углу; и мальчишка-ученичок, из страха перед князем залезший на верх лестницы под самый потолок; и монахи, и попы, и отроки-иконописцы – все это чрезвычайно исторично, национально и верно»[82].
Несомненно, что Павел Чистяков отметил профессионализм построения композиции и выразительность решения персонажей, как и убедительность звучания образа в целом. Так началось общение педагога и студента, ставшее основой многолетней дружбы, глубокого уважения к таланту и суждениям друг друга.
Первое из сохранившихся писем Виктора Михайловича к наставнику, датировано 1880 годом, позволяет судить о доверительных отношениях между ними, а также о великом почитании искусства Васнецовым:
«Москва, 22 апреля 1880 г.
Уважаемый и дорогой Павел Петрович,
не вините меня за долгое молчание, не равнодушие было тому причиной, а я был так взволнован Вашим письмом, что на первых порах решительно не нашелся, что Вам ответить. Хотелось Вам многое, многое написать, хотелось всю душу излить… а между тем теперь вот чувствую, что ничего толком не выскажу и не умею, и трудно высказать то, что внутри души копошится и волнуется, и до слез иногда, и других бы заставил плакать, как бы сила да мощь! Да вот – в словах да мечтах это легко, а в картинах – тяжко-тяжко, трудно! Хотя бы малую искорку Духа Божия отразить в картине – и то великое счастье; хоть только не оскорблять нашего великого и святого искусства своим утлым мараньем и то уже ослабление адских мук бессилья!
Что я должен был почувствовать, когда узнаю, что есть человек, который угадал самое сокровенное моей картины[83], о чем я только втихомолочку мечтал… есть, Павел Петрович, в Вашем письме такие местечки, что хоть и стыдно – я плакал!.. не мне бы читать их.
Вы меня так воодушевили, возвысили, укрепили, что и хандра отлетела и хоть снова в битву…
Желал бы назваться Вашим сыном по духу.