Виринея сидела неподвижно. Крепкое, хорошо сложенное тело и идеальные, словно выточенные из мрамора, черты лица, большие темные глаза. Сейчас она ссутулилась, волосы растрепались, глаза устало и медленно моргали. Она завораживала силой, внутренней энергией. И невольно перед такой силой и волей хотелось преклониться.
– Каждой из вас я подарила эту магию, эту силу и отдала часть себя. Ты знаешь, что проснуться может не каждая? Знаешь, почему среди нас зачастую оказывается девочки, которые до этого не танцевали? Никогда не задавалась вопросом, почему начинают учиться танцевать, только оказавшись среди нас? Хотя по логике проще пробудить ту, которая уже может танцевать.
Повилика широко распахнула глаза и улыбнулась. Как же так, она действительно никогда не интересовалась, почему и как такое происходит. А ведь должна была, это же странно. Виринея засмеялась. Повилика вторила ей, и ответ пришел к ней сам. Она настолько доверяла Виринее, настолько полагалась на нее, что просто не думала ни о чем. Глубоко убежденная, что Виринея позаботится обо всем.
– Потому что у таких, как мы, должна быть танцующая душа. Душа, способная творить магию, и она необязательно танцевала в теле. Но затанцует, когда я ее пробужу.
Повилика понимала, куда клонит подруга.
– Да, избранность предопределена. Но только я могла подарить ее, пробудив. Только я ощущаю магию разбуженной мной девочки. Только я несу ответственность и тяжесть бремени избранности. Я несу груз контроля.
Повилика, наконец, поняла, догадалась что Виринея, как предводительница, получает взамен тяжести этого бремени. Она вспомнила ощущение власти и силы, которое почувствовала, прижимая Милю к земле. Но вслух сказать об этом побоялась.
– Только представь, сколько мне нужно силы, воли и энергии, чтобы держать это в себе? – Виринея замолчала. Казалось, она отдыхает, готовится к чему-то тяжелому. Повилика ждала, молчала, боялась спугнуть. Наконец, Виринея снова заговорила:
– Это началось в прошлом году… Я точно не понимаю природу происходящего и я не знаю, что послужило причиной этому, и вообще есть ли эта причина, – предводительница говорила тихо, едва слышно, запрокинув голову и прикрыв глаза. Будто она испытывала нестерпимую боль, и ей нужно было отключить некоторые функции организма, чтобы он оказался способен отдать больше сил на преодоление этой боли. На разговор. – Я очень тяжело и медленно получаю энергию из привычных источников. Иногда не получается совсем. На танец уходит больше сил, я устаю, получаю растяжения и мышечные напряжения, невралгию. Боль. Меня постоянно преследует боль. Я стала долго восстанавливаться. И я начала стареть.
Повилика вздохнула, едва сдержав раздражение. В этом была вся Виринея. Жизнь вертелась вокруг нее. Ее чувства, изменения, ее переживания и мучения. Она важнее всего. А то, что ее девочки нападают на ни в чем не повинных людей большой роли, не играло. Повилика смотрела на Виринею внимательно, изучающе и бесстрастно. Идеал, само совершенство, идол. Она действительно сильно поблекла. Выглядела измотанной, слабой и стареющей.
– С каждым разом мне нужно все больше и больше сил, – продолжала она. – Можно сказать, концентрат. А его не так просто добыть, – она улыбнулась. Шутка над собой вышла кривой и неудачной.
– Почему Миля напала на Лекса? – Повилика не собиралась отступать и снова повернула разговор в нужное ей русло. То, что с их предводительницей творится что-то неладное, она уже поняла.
