Даже ненастоящим пациентом оперуполномоченному в кресле, истертом невротизированными задницами, не нравилось. Поэтому покряхтев и поёрзав немного, Егор встал и прошелся по кабинету.
Андрей Всеволодович даже взгляда на него не бросил. Понятно, его интересовали только психи. Он являлся очень большим профессионалом. А соответственно и в пациентах у него оказывались сплошь значительные и крупные психи. Великие в своих болезнях или в должностях.
– А знаете, – он скосил губы в бок, размышляя и сняв узкие очки в тонкой оправе, – это очень любопытный случай.
Егерь мог поручиться, любой маньяк – случай любопытный в своем роде. Как забавная редкая зверушка.
– Чем интересен наш случай?
– Ваш, так называемый маньяк, абсолютно адаптивен, совершенно нормален. Я долго размышлял, не поверите – даже уточнял у коллег, и наше мнение оказалось единогласным.
Он взял со стола листок из папки нежно сиреневого цвета в мультяшных розовых и желтых цветочках. Егерь покосился на папку и быстро отвел взгляд. Взрослый мужик, светило науки, руководитель кафедры, ежедневно составляющий психологические портреты на преступников, частенько кровавых и жестоких убийц, пользовался детскими канцелярскими товарами. Не просто детскими, девчачьими. Егерь не желал это видеть. В этом был что-то ненормальное. Бесстыдное и откровенное. Как чужая неприличная тайна.
От специалиста по головам неловкость Егеря не укрылась.
– А… папка, – догадался он. – Не моя, конечно. Дочери. Я абсолютно нормален в рамках шкалы Йеля Брауна. Спокоен, уверен, даже не с очень высоким коэффициентом депрессивности и он неожиданно замолчал, видимо, передумал отчитываться, но все-таки продолжил. – Занимался этим делом дома вечером, закончились файлы, пришлось позаимствовать папку у ребенка.
– Мне нет дела… – пробурчал Егерь, недовольный тем, что не смог скрыть свои наблюдения.
Андрей Всеволодович едва заметно кивнул, считая инцидент исчерпанным.
– Так, возвращаясь к нашему маньяку, вот, что мы имеем. Убийства, которые он совершает, не демонстративны, не несут назидательной или какой-либо другой показательной функции. Это, скорее, эксперименты… неудачно закончившиеся исследования, возможно, опыты.
– Может быть, вы тоже считаете, что девушки убились сами? А маньяк ни при чем? – не удержался Егерь. Но психиатр не дрогнул. Рассуждал он с точки зрения науки, а та, как известно, приемлела любые варианты.
– Не совсем. Но он, скорее, создал условия. Знаете, он как бы поставил девушек в определённые обстоятельства, в которых они должны были поступи тем или иным способом, которые, в общем-то, смерть не предполагали, но сложилось все иначе. Уверен, наш объект огорчен этим обстоятельством, глубоко переживает, хотел бы другого исхода…
Егерю казалось, он бесполезно тратит время. Еще больше запутывается и забивает свою голову мусором. Из той галиматьи, что нес специалист по психам, ничего дельного извлечь было нельзя. Какие такие условия, в которые жертв ставит маньяк? Но тут вдруг…
– Эксперимент? Неудавшийся эксперимент? – Егерь уставился на Андрея Всеволодовича. – Он будет продолжать, пока у него не получится? Эксперимент? Опыт должен завершиться успехом?
– Конечно! Обязательно должен случиться успех. – Беркутов радостно по-мальчишески улыбался: Егор, хоть и был прямолинейным, жестко и рублено скроенным опером, но его понимал.
Егерь, расхаживал по кабинету, осознавая, что еще им предстоит.
