– Чем открыл-то? – не унимался въедчивый Моряк.
– Не веришь – прими за сказку!.. Перед выездом сам изготовил нужные отмычки, – неохотно вымолвил Папа Коля. – Срок ему за воровское умение не убавили. Зато чаю понавёз, курева и вкусной жратвы полную кошёлку…
– Да, специалист! – завистливо выдохнул некто, а Папа Коля, убедительно заключил:
– Каждый личную судьбу избирает сам, и выстраивает, как сумеет. В любом ремесле, по всякому рукоделию мастерство необходимо! – Коротко помолчав, добавил: – Ключи на другой день отыскались. В легковушке директора, на смыке сидения со спинкой лежали.
Многим сразу вспомнились похожие анекдоты. Народ подобрался живалый, не без богатой истории; но езда до разведочных линий была недолгой; один гугнивый Корытов успел рассказать факт биографии. «Давай короче, – предупредили его, – подъезжаем».
Корытов обещал, и довольно связно поведал о том, как подконвойным налаживал электролинию в казахском посёлке.
– Влез я на крайний столб, концы проводов соединил, а возвращаться обратно в зону, – ну, хоть застрели! – не хочется! – рассказывал не балованный слушателем косноязычный Корытов. – Монтёрские кошки вонзил поглубже, столб руками облапил и сижу. Старшина вопит снизу: «Слазь!..» Я головой отрицательно поматываю и молчу; ошалел от степного раздолья. Старшина автомат с плеча сдёрнул, глядит свирепо: «Слазь, сучье вымя! Не застрелю, так в карцере сгною!..» Овчарка хрипло лает, солдат ко мне взбирается, а я ору: «Не слезу!.. Хоть десять минут, но на свободе посижу!»
Раздался дружный заразительный гогот. Машина свернула с дороги и остановилась близ низенькой теплушки, резиденции горных мастеров, приткнувшейся в редизне чахлых лиственниц. В течение дня сюда изредка забегали и проходчики: обменить инструмент, покурить, подогреть и скушать взятую на перекус колбаску, чуток расслабиться в тепле.
Горняки шумно покидали машину и бригадами расходились по шурфам. Подсобрав дровишек, Тимофеич, Винчестер и брат Саня направились в выстывшую теплушку. Белка шмыгнула следом в приоткрытую дверь.
Проходка шурфов велась буровзрывным способом; в остальном, процесс кустарного старательства – тяни лямку и выроешь ямку: вороток, бадья, лом, кайло, лопата и мускульная энергия тридцати двух землекопов. Горные работы плохо поддаются механизации, выработки малого сечения, в необжитых краях и подавно. Бригады состояли из четырех человек, по спарку на каждый шурф. В забое работали поочерёдно, хотя на поверхности было ничем не выигрышней, смертный колотун. Третий месяц подряд градусник стабильно фиксировал минус пятьдесят. Согласно тибетской мифологии, ад – это инфернальный холод. Выпадали дни, когда температура понижалась до шестидесяти градусов, и тогда участок замирал. Выйти за посёлок проверить заячьи петли ни один не отваживался, хоронились по домам, шуруя кочергами раскалённые печи. Злободневным становился космический холод, когда снег формуется в наждак, и ни лыжи, ни полозья не скользят по кристалличному снегу. Морозное оцепенение сходило на Хатыннах, и так промороженный и забранный гробовой тишиной. Все звуки глушились ледяным туманом, оседали к земле, и различимо слышен был на морозе шелест собственного дыхания.
Шурфовку предстояло закончить весной, прежде чем талая вода ринется заполнять понижения. На лето планировалось бурение оконтуривающих россыпь скважин, а пока вседневно, за вычетом праздничных дат в календаре, бухали на разведочных линиях взрывы, росли шлейфы отвалов, и множилось число проходок вблизи устьев шурфов. Извлекаемый наружу грунт поначалу выкидывался в навалку, а при подходе к золотоносному пласту складировался в отдельные упорядоченные кучи. Каждая проходка отмечалась деревянной биркой с порядковым номером, что надписывали и втыкали в конце смены горные мастера. Картина напоминала строгое ратное кладбище, позволяя определять точную глубину взятия каждой пробы.
