– Посмотрите на кухне. Должны быть.
И я продолжала чинить книги. Не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Так это говорится? Да нет. В нем нет ничего особенного. Подумаешь, мне помогает студент! Но… хотелось, как это тоже говорится, чтобы этот вечер длился подольше… Как хорошо, что Петраков поленился и, чего греха таить, испугался переезжать ко мне. Сейчас бы я тогда чинила книги с Петраковым. Это в лучшем случае. А то бы совсем одна. А так – у меня есть своя норка. Что хочу тут, то и делаю. Отдыхаю. Наслаждаюсь. Общаюсь с красивыми студентами. Я хмыкнула. Дура я, дура! Но хорошо, черт побери! И не хочется к Петракову. Потому что там – не дом. А мой дом – здесь. Где есть темная кухня и яблоня перед окном.
И вот когда я так размечталась, по – новому полюбила свой дом, – зазвонил телефон. Я не сомневалась, что это Петраков. И даже знала причину звонка. Петраков не нашел ужин. Телефон заливался в сумке. А сумку я бросила в прихожей. А подниматься не хотелось.
– Эльга Сергеевна, где у вас телефон? Я вам принесу?
Не отказываться же. А то мало ли, что подумает?
– В сумке. В прихожей.
Когда Севастьянов протягивал мне телефон, он все еще звонил. И наверняка, Максим умеет читать. Три ха – ха! А на дисплее высвечивалось: «Петраков». Я взяла телефон.
– Да!
– Балда! – рявкнул обиженный, голодный, брошенный Петраков.
– Не кричи.
– Хочу – и кричу, – в рифму ответил покинутый Петраков. Мне даже стало его жалко. – Ты где, Казакова? Офигела? На часы смотришь? Или тебе объяснить, что на часах стрелки обозначают?
– Спасибо, но я в курсе, – не выдержав, съязвила я.
– И сколько сейчас на часах, заюньчик? – О, это что-то новенькое. Что такое, а, вероятнее всего, кто такой этот «заюньчик»? Зайка? Ну, блин, Петраков! Поэт животных!
– Сейчас около девяти вечера, – послушно отрапортовала я.
– Вот! И я о том же! Где ужин, Казакова?
– Тебя только это волнует? – возмутилась я. – Тебя не волнует, где я?
– У себя, наверное, или у Ирки. Мне что, ездить, искать тебя? – фыркнул Петраков. Интересно, то ли так доверяет мне, то ли просто пофигист? Первое, все-таки, предпочтительнее. – Казакова!
– Да?
– Балда! – снова пошел по кругу Петраков. Стало смешно. И опять его жалко.
– Ну, не сердись, а? – протянула я. – Тут срочное дело, до моего дома было ближе.
– И что за дело?
– Книги библиотечные чиню. Хочешь, приезжай, поможешь, а? Я тебе бутерброды сделаю.
– Благодарю покорно! Я уж лучше останусь дома, яичницу пожарю.
– Хочешь, я все брошу и приеду к тебе?
– Не надо. У тебя машина в ремонте.
– Такси возьму.
– Не трать деньги.
– А чего же ты тогда сердишься, котик? – Я невольно улыбнулась.
Не знаю, как другие мужчины, но Петракову только предложи, – он откажется. Поэтому я и звала его к себе. Я просто знала, что он не приедет…
– Эля, ты сама захотела жить вместе со мной и я не понимаю, почему нельзя было предупредить?
– Но, мишутка, – начала я подлизываться к обиженному Петракову. – Так сложились обстоятельства! Кира Васильевна, наша библиотекарша, прижала меня, так сказать, к ногтю, в самом конце рабочего дня! А я совсем забыла об этих книжках! Ну, не сердись!
– И как ты перла эти книги? На себе? – заинтересовался Петраков. О, это снова что-то новенькое! Это что, ревность? Может, Петраков уже созрел для семейной жизни? А я – нет?
– Мишутка, я взяла такси!
– Тратишь деньги на ерунду! – рассердился Петраков.
– А что было делать, котичек? – Оп! Какое я слово придумала! – Ты пойми, я в институте работаю недавно, надо выслуживаться. Вспомни армию, коть. На любой работе существует дедовщина. Я должна это пройти! А на следующий год уже я буду кого-то заставлять чинить эти паршивые библиотечные книжки! Ну, пойми!
