Ты победила. Собственно говоря, это и не было борьбой: мужу с первого дня нужно было одно – чтобы его оставили в покое, и он не понимал, когда от него что-то требовали или просто ждали.
Ты всем доказала, что можешь быть самостоятельной и тебе не нужны советы. Ты можешь себе позволить жить по принципу, который объясняет все твои поступки: «Умные и так поймут, а перед дураками, тем более, не имеет смысла раскланиваться…»
Ты боролась за право никому ничего не объяснять и принимать решения – вот оно, твое право, как флаг у тебя в руках. Только вырвавшись вперед с этим флагом, ты и не заметила, что уже давно тебя никто ни о чем не спрашивает и ничего тебе не запрещает.
Кухня погрузилась в сумерки. Дождь кончился, и небо, очищаясь от облаков, темнело спокойно и мирно.
Женщина хотела, чтобы весь мир – и за окном в том числе – соответствовал ее настроению. Еще одно женское заблуждение – пусть будет дождь и град, и снег, и слякоть. Но сумерки опускались на омытую дождем землю и предвещали, что завтрашний день будет погожим.
Восемь лет было вычеркнуто из жизни. Восемь лет она пыталась объяснить этому безразличному человеку, этому самовлюбленному меланхолику, этому бессовестному… она уже даже не знала – кому… Посмотри, у тебя есть семья, у тебя есть сын. Поверни голову, посмотри – мы рядом. Опомнись, мы рядом с тобой!
Потом скандалы и слезы закончились, и на смену им пришло безразличие. Хочешь после работы встречаться с друзьями? Встречайся. Хочешь проводить время на даче без нас? Проводи. Хочешь принести домой работу и сидеть за столом всю ночь? Пожалуйста! Это нормально, когда наш сын живет у моих родителей, а я мотаюсь туда-сюда? Нормально?
Сначала она делала над собой усилие, чтобы не замечать всего этого. Муж воспринял это как неудачный воспитательный маневр, и не пришел со словами «я все понял, давай начнем с начала…» Не пришел.
Потом делать над собой усилие вошло в привычку, и уже не воспринималось как насилие над собой – ей действительно стало все равно.
Это принесло облегчение, но ненадолго.
Ты освободилась от своих чувств: и любви, и ненависти, и жалости, и презрения, и связана ты с ним только записью в паспорте, да и та никому не мешает. Ты свободна!
Но почему же тебе так плохо, если ты получила то, к чему стремилась? И когда же придет настоящее освобождение?
Ира вылила в бокал остатки вина и посмотрела на две оставшиеся сигареты. Еще несколько глотков, еще несколько затяжек, и останется надеяться только на себя.
Ира зашла в комнату и начала стелить постель. Она знала, что не уснет, и делала все машинально, думая при этом: «А зачем вообще ее стелить? Можно лечь прямо на покрывало, накрыться пледом… Все равно не уснешь…»
Потом она вернулась на кухню, поморщилась от запаха сигарет, который, казалось пропитал собой, казалось, даже посуду и мебель, и стала варить кофе. В голове пронеслась слабоутешительная мыслишка: «А как живут те, у кого те же мысли и чувства, что и у меня, да еще, например, двое или трое детей, которых сейчас еще нужно было бы накормить, искупать, уложить спать, вымыть посуду, постирать, прибрать квартиру, валясь с ног от всего этого, лечь в постель и отдаться мужу?»
Ира окинула взглядом запущенную кухню, грязную посуду, покрытую пеплом от сигарет, пыльный подоконник. Она взялась за тряпку, но тут же отложила ее – сил прибираться все равно не было.
