Алексей подошел ближе и, подняв глаза на капитана, произнес:
– Они его застрелили.
– Ну, может, так и лучше, – отреагировал капитан и сделал два шага к телу.
– С глушителем, наверное. Фёдор Иваныч, смотрите, прямо между глаз всадили. Хорошо стреляют! – сделал вывод Назарецкий.
Он повернулся и посмотрел в сторону берега.
– Да, Алексей, церемониться с нами никто не будет. Это факт, – сказал капитан, стараясь увидеть, что сейчас происходит на берегу.
Дроздов опустил бинокль и взял рацию.
– Хорошо сработали, Карабас! – отметил он.
– Сёма по-другому не умеет, – отозвался мужской голос.
Подполковник подошел ближе к воде и, тяжело вздохнув, посмотрел на теплоход. Сентябрьское утро медленно шло к полудню. Солнце слегка пригревало, но порывы прохладного осеннего ветра говорили о том, что совсем скоро придут холода.
Ему необходимо было обдумать и выработать план дальнейших действий. Рисковать ребятами из спецгруппы совершенно не хотелось, да и гарантий, что удастся спасти кого-нибудь из пассажиров теплохода, не было.
Прокручивая в голове возможные варианты, Дроздов приходил только к одному выводу.
– Будем ждать, – негромко сказал он, глядя на спокойную гладь реки.
– Эх, Дроздов, сейчас бы удочку да посидеть на бережку… – подошел сзади полковник Сукровин. – Как считаешь?
– Да что-то настроения нет для рыбалки, Дмитрий Палыч.
– О них думаешь? – Полковник взглядом показал на теплоход. – Ты же им ничем не поможешь.
– Да я это знаю лучше других. Но от этого хочется орать так, чтоб услышал тот, кто сидит там, на небе.
– О, Дроздов, я хоть и не сильно верующий, но ты бы лучше его не злил, – Сукровин поднял глаза кверху. – А то, не ровен час, еще чего-нибудь нам устроит…
– Мы пока с вирусом не разобрались, куда нам еще. Разве только, если вероятный противник решит ядерную войну замутить. Терять-то все равно нечего.
– Да ну тебя, Дроздов, любишь ты ужасами пугать. Пошли в машину, перекусим да выпьем по сто грамм, – сказал полковник и направился к бусику.
Дроздов повернулся и последовал за ним.
Когда он подошел к микроавтобусу, в голове в очередной раз прокручивались события, происходившие на палубе теплохода.
– Слушай, Дмитрий Палыч, а ведь он слишком бодр был. Тебе не кажется? – о чем-то размышляя, негромко спросил Дроздов.
– Чего?.. Ты что там бормочешь? – отозвался полковник из машины.
– Я говорю, что слишком он бодрый был, этот Штельмах.
– И чего?
– А того, Дмитрий Палыч. Времени сейчас сколько?
– Начало двенадцатого. А что?.. Ничего не пойму. Ты чего там думаешь?
– Вот смотри, Дмитрий Палыч. Штельмах этот бегал по теплоходу, как здоровый, а жена его в тяжелом состоянии, если не умерла вообще.
– И что?..
– Считай, с момента его заражения прошло минимум восемь, а то и девять часов. Он, по идее, должен был лежать или ползать от слабости. Вирус заставил бы его кровью кашлять, а он бегал. И я задаюсь вопросом: почему?
– Ну, Дроздов, ты даешь! Нашел о чем думать. Ну, бегал этот Штельман, деньги всем предлагал, пугал всех, и что?.. Отбегался. Давай, Дроздов, выпьем и вот… ребята колбасы дали и сыра. Держи, – Сукровин подал ему пластиковый стаканчик, наполовину наполненный коньяком.
– Штельмах.
– Чего?
– Штельмах его фамилия была.
– А, да? Ну и бог с ним. Ему теперь все равно. Бери закуску, – Сукровин показал глазами на газету, где были разложены пластиковые упаковки с нарезанными продуктами.
– Главное, Дмитрий Палыч, чтоб мы и наши близкие были здоровы, – сказал Дроздов, стоя у микроавтобуса, и залпом выпил коньяк.
