Подойдя на расстояние слышимости голоса, бедуин, откинув часть платка с лица, крикнул на неслышимом ранее Висталем, диалекте, слова приветствия. Висталь выкрикнул на том же диалекте, ответное приветствие. Бедуин, услышав родную речь от явного чужеземца, ловко спрыгнул с верблюда, и, подойдя к Висталю, пристально заглянул ему в глаза. Висталь увидел лицо, побитое песком, и истерзанное палящим солнцем. Даже наглухо повязанный платок вокруг головы, не спасал его, от этих перманентных катаклизмов местной природы.
Что ты здесь делаешь странник, и где ты научился так говорить на нашем языке, который, даже наши соседи плохо знают?
Я говорю на многих языках уважаемый, и способен воспроизвести немало диалектов на этой земле.
Ты смотришь на великие постройки нашего царства, и как всякий пришелец, восторжен этими творениями, что, скорее всего, никогда не будут превзойдены. Местные привыкли к ним, и они уже не поражают их воображения. Здесь недалеко, милях в пятнадцати стоит моё жилище. Я принимаю там, знаменитого гостя, чьи познания в науках, вызывают не меньший восторг расположенного к познанию духа, чем стоящие пред тобой колоссы многолетнего труда. Сдаётся мне, ты тоже из таких людей. Не желаешь ли присоединиться к нашему кругу, и пообщаться на возвышенные темы? Я приглашаю тебя в свой дом, и надеюсь, что ты не откажешься. В этом месяце Аллах дал мне слишком много, и я, как всякий, кто получает неожиданный дар небес, боюсь возмездия. Ибо, на этом свете, за всё приходится платить, и за подарки судьбы – в первую очередь. Но любопытство превосходит мой страх, и я приглашаю тебя на чай.
Отказаться, значит проявить неучтивость, а я крайне учтив, ответил Висталь. И они, усевшись на верблюда, медленным шагом направились в пустыню.
Великое Бытие, и не менее Великая пустота, словно слились здесь в единое инертное Царство. Каждый бархан, который они преодолевали, олицетворял собой волну самой действительности. Его чередование, и сочетание со следующими барханами, представлялось Висталю метафорой мироздания. Здесь всё казалось простым, чётким и равномерным. Песок и небо, разделённые горизонтом, словно мир и небытие, разделённые «горизонтом событий», воплощали собой эту мировую черту, в которой не было никакой существенности, и вместе с тем, она несла собой единственную архитектоническую причинность действительности, – её Великого существования…
За очередным барханом, возникло нечто, вроде небольшого оазиса, посреди которого, стояла одинокая юрта. Рядом стоял привязанный к ней, Дромадер. Спрыгнув со своего бактриана, Висталь вместе со своим спутником вошёл в этот пустынный дом. Напротив очага, на коврике, сидел человек по виду благородного рода. Они пристально посмотрели в глаза, и молча поприветствовали друг друга, человек – кивком головы, Висталь неглубоким поклоном. Присев напротив, на такой же небольшой коврик, Висталь заговорил первым. Ваш друг застал меня за лицезрением и созерцанием Великой пирамиды, стоя пред которой, расширяется не только сознание, но и душа. Такие архитектурные фолианты, способны привести в восторг самого закоренелого скептика!
Я более восторгаюсь необычными людьми, как невероятными воплощениями самой природы. Архитектоника душевного агрегата – самое совершенное творение во всём мироздании! И пред действительно совершенным её олицетворением, идеально гармоничным душевным воплощением, можно стоять всю жизнь, и поражаться бесконечно долго… Меня зовут Мухаммед Аль – Хорезми. Я прибыл из Хивы, и направляюсь в Индию.
