Никакого уважения как руководитель страны Хрущев не вызывал: для многих он был просто героем анекдотов и частушек:
Все случилось шито-крыто.
Стал вождем Хрущев Никита.
Сталин гнал нас на войну,
А Хрущев – на целину.
Кукуруза, мандавоха,
Вышла замуж за гороха.
Обосрала все поля
И не родит ни х<…>я.
Вышла б замуж за Хрущева,
Да боялась одного:
Говорят, что вместо х<…>я
Кукуруза у него.
Чтобы убедиться, что Хрущев абсолютно не верил в пропагандируемые им коммунистические идеи, достаточно посмотреть на его детей и их потомков: когда я вижу их политические трансформации, я еще раз убеждаюсь в справедливости народной поговорки: «У мерзавцев и дети вырастают мерзавцами».
Я помню, в середине шестидесятых среди интеллигенции ходили по рукам машинописные тексты секретного доклада Че Гевары, который он, как пояснялось в преамбуле этого текста, сделал на закрытом совещании руководства Кубы сразу после возвращения из СССР. По мнению Че Гевары, которое приводилось в докладе, среди высшего руководства Советского Союза нет ни одного марксиста, все заражены ревизионизмом. Интересы высшего руководства, утверждал автор доклада, лежат исключительно в меркантильной плоскости: они живут в роскоши, подобно высшей знати дореволюционной России, окружены многочисленной прислугой. И в заключение отмечалось, что через двадцать лет в СССР будет реставрация капитализма.
Возможно, это была фальшивка, а может, действительно это был подлинный текст доклада Че Гевары, но удивительным образом пророчество этого текста сбылось буквально с точностью до одного года.
В девяностые годы вину за развал Советского Союза возлагали исключительно на две фигуры – Горбачева и Ельцина. В действительности высшее руководство компартии Советского Союза насквозь прогнило еще в хрущевские времена. Спустя годы, читая биографии высших партийных чиновников, я удивлялся, как людей с сомнительным происхождением, людей из семей репрессированных допускали до высших эшелонов власти, не было ли это сознательной диверсией советских спецслужб, руководители которой тоже мечтали о реставрации капитализма.
И в этом отношении Хрущев был ярким олицетворением внутреннего разложения компартии.
Пожалуй, единственное доброе деяние, связанное с именем Никиты Хрущева, – это амнистия политзаключенных, но вместе с ними на свободу были выпущены десятки тысяч коллаборационистов всех мастей – бывшие полицаи, власовцы, бендеровцы, каратели из латышских добровольческих бригад СС, эстонские и литовские националисты, сотрудничавшие с гитлеровскими оккупационными властями.
На Севере, где я тогда работал геологом, хрущевское время было временем жутких гонений на религиозных диссидентов, сосланных сюда еще в тридцатые годы. В начале пятидесятых годов они исправно трудились в лесопунктах и сельхозпредприятиях при различных спецучреждениях и, не привлекая к себе особенного внимания, проводили свои религиозные богослужения. Но в хрущевское время за них опять крепко взялись, начали понуждать ходить на выборы, лишали родительских прав, наиболее активных заключали в психоневрологические изоляторы, разрушали храмы, которые пережили гражданскую войну и суровые тридцатые годы. А потом на Север докатилась кукурузная кампания – снимали с должности агрономов, которые противились хрущевским директивам выращивать кукурузу в зоне рискованного земледелия.
Хрущев был мил лишь горстке интеллигентов из больших городов, которые эту жуткую эпоху назвали «оттепель». Для них это действительно было оттепелью, но для сотен и тысяч религиозных диссидентов это время даже по сравнению со сталинским периодом казалось суровыми сибирскими морозами.
