Висячие сады Семирамиды - страница 27



И спустя какое-то время появились песни, посвященные этим трагическим событиям

<…> На острове Даманском – тишина,
Давным-давно закончились бои.
Не думали ребята, что война,
И в девятнадцать многие ушли…
А им бы в девятнадцать жить да жить,
Любить девчонок и в кино ходить,
Но была нарушена граница,
Цветов девчатам больше не дарить…
<…> «Я ухожу…» – сказал мальчишка ей сквозь грусть, —
Но ненадолго, я обязательно вернусь!»
Ушел совсем, не встретив первую весну,
Пришел домой в солдатском цинковом гробу.
Всего лишь час он до рассвета не дожил,
Упал на снег, и снег он раною закрыл.
Упал на снег не в дни войны, а в мирный час,
Когда весна огни любви зажгла для нас…

Но были и другие события брежневской эпохи, оставившие добрые воспоминания об этом времени: драматический матч советской баскетбольной сборной с американской командой на Мюнхенской олимпиаде – фантастический бросок Александра Белова на последней секунде матча; суперсерия советской хоккейной сборной со сборной игроков НХЛ и ВХА в 1972-м и 1974-м; суперсерия ЦСКА и «Крыльев Советов» с командами из НХЛ в сезоне 1975–1976 года; победа киевского «Динамо» в Кубке кубков и Суперкубке в 1975 году.


Для меня эпоха Брежнева пришлась на работу в геологических базах, пятнадцать лет я провел на Приполярном Урале. Эти раскиданные в разных точках Урала базы были островами свободы в той самой стране, которую мы иронично называли Совдепией. Здесь, на базах, была своя жизнь, свободная от цензуры и не зависящая от власти на Большой земле. Это было Беловодье геологов, со своими неписаными таежно-геологическими уставом и кодексом, со своими заповедями «не кради», «не лжесвидетельствуй на ближнего своего»…

И была здесь своя интеллектуальная жизнь. Там, на Большой земле, народ собирал макулатуру, чтобы на эту макулатуру купить другую популярную макулатуру: Пикуля, Дюма, а здесь зачитывались Юрием Трифоновым, Битовым. Каких только книг не было на нашей базе Отрадное: поэты-шестидесятники, зарубежная литература от Кафки до Камю, самиздат и тамиздат (Солженицын, Юлий Даниэль). В общем, как во времена Ноя – каждой твари было по паре. На полках библиотек геологических баз можно было найти и 30-томное собрание сочинение Тургенева, и аккуратно переплетенные тома «Роман-газеты», а также других советских литературных журналов. Таких интеллектуально насыщенных бесед по вечерам, как на нашей базе в Отрадном, я нигде больше не встречал. Какие только песни здесь не звучали: Высоцкий, Окуджава, Галич, Кукин, Анчаров, Алешковский.

– Товарищ Сталин! Вы большой ученый,
В языкознании познали толк.
А я простой советский заключенный,
И мой товарищ – серый брянский волк.
За что сижу, по совести, не знаю;
Но прокуроры, видимо, правы.
И вот сижу я в Туруханском крае,
Где при царе сидели в ссылке вы…
И вот сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры строги и грубы.
Я это все, конечно, понимаю
Как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из искры раздували пламя,
Спасибо вам, я греюсь у костра.
Я вижу вас, как вы в партийной кепке
И в кителе идете на парад.
Мы рубим лес, и сталинские щепки,
Как раньше, во все стороны летят.
Вчера мы хоронили двух марксистов.
Мы их не укрывали кумачом,
Один из них был правым уклонистом,
Второй, как оказалось, ни при чем…
Живите ж тыщу лет, товарищ Сталин!
И как бы трудно ни было здесь мне,