Раиса Старикова появилась чуть позже, во второй четверти, и сразу же затмила всех девочек своей красотой и необычным внешним видом. На первый урок она пришла не в школьной форме, а в неимоверно красивом шерстяном платье цвета спелой вишни. Оказалось, что её папа был офицером и до приезда в Алма-Ату долго служил в Германии. Окончив службу, он переехал в Алма-Ату и получил двухкомнатную квартиру в двухэтажном сталинском доме с частичными удобствами и, так называемой, коридорной системой: в длиннющий коридор выходили двери восьми квартир и одной огромной кухни, в которой находились те самые частичные удобства – раковина с холодной водой. Мамы у Раисы не было, она умерла ещё в Германии, но была старшая сестра Люба, дочь мамы от первого брака, которая ей мать и заменила.
С Раисой у меня почти сразу сложились приятельские отношения, довольно долго в тесную дружбу не переходившие, потому, вероятно, что до её прихода в наш класс я успела подружиться с умной, скромной и симпатичной Лялей Катаевой. Ляля Сайфутдинова против моей новой подруги не возражала, и мы стали дружить втроём.
Наш триумвират – две Ляли и Мила, мой папа в шутку называл «татарским игом». То, что в этой шутке не было никакого намёка на национализм, я уверена. Мой папа был настоящим интернационалистом, причём, я бы сказала, не по воспитанию, а стихийным. Среди его близких друзей был еврей дядя Сёма Димент, казах дядя Мухит (фамилии не помню), татарин дядя Равиль Мугенов. За всю свою жизнь я от отца ни разу не слышала, чтобы он кого-то обижал по национальному признаку. Помню только из раннего детства, как однажды родители между собой о чём-то спорили, и отец маме сказал:
– Ну, и езжай на свою Украину!
А мама в ответ:
– А ты в свою Россию!
То, что эти заявления были шуткой, я не поняла и сильно испугалась, что они действительно разъедутся, поэтому на полном серьёзе изрекла:
– А мне разорваться, что ли?!
Мой весомый аргумент вызвал всеобщий смех, а папа, обняв меня за плечи, сказал:
– Придётся, дочка, нам жить на нейтральной территории.
Да, так вот, дружили мы втроём вплоть до седьмого класса, по окончании которого Ляля первая неожиданно ушла из нашей школы, даже не поставив нас с Лялей второй в известность. Мы сначала недоумевали, а потом посчитали это предательством, и на совете двоих решили к Ляльке не ходить и причин ухода не выяснять.
Сейчас, мне кажется, я поняла, почему Лялька покинула нас без объяснения причин. Для неё мы были слишком правильными, или, лучше сказать, слишком маленькими. У неё появились свои, более «взрослые» интересы. Как-то летом она предложила мне съездить с ней к её тёте с ночёвкой, потому что тётка жила довольно далеко. Как оказалось – тётя была просто предлогом. На самом деле у Ляльки там были знакомые взрослые мальчики, с которыми она меня и познакомила. Не помню их имён, помню только, что тот, который повыше предложил пойти в летний кинотеатр на восемь тридцать вечера. При этом он по-хозяйски взял Ляльку за локоть, сообщив, что билеты они уже купили. Мальчики мне не понравились, но отступать было некуда.
Не успел начаться традиционный киножурнал «Новости дня», как тот, который пониже положил мне руку на колено. Я вздрогнула и вопросительно посмотрела не на него, а на Ляльку, которая, к моему немалому удивлению, сидела в обнимку со своим кавалером. Но и это было ещё не всё: одна рука Лялькиного кавалера покоилась на том месте, которое с некоторой натяжкой можно было назвать грудью, а вторая затерялась где-то у неё под юбкой.
