Под щебетание Амиши они оказываются в саду золотых роз. Торн ощущает, как к ней тянутся графитные стебли с острыми шипами, и на мгновение отвлекается, оглядываясь. Этот сад прекрасен, и этот сад хочет ее крови. Как и все здесь.
Смертельная красота в каждом мгновении.
– Осторожнее, они коварны, – Амиша оборачивается к ней с улыбкой на ярких полных губах. Но не останавливается.
– Это просто цветы, – Торн нагоняет ее в два прыжка. – Что они могут сделать?
– О, это не просто цветы, – Амиша качает головой. – Это символика Двора Отголосков. Они могут сделать многое, даже понимая, кто ты.
– И кто же я?
– Ты – Его трофей.
«Его». От того, с каким акцентом Амиша произнесла это слово, ее пробирает дрожь. Так не говорят о правителях. Так говорят о богах.
Но боги давно мертвы или спят; исчезли за Вратами Вуали задолго до написанной истории. И реликты, говорят, никогда не были склонны к фанатичному поклонению.
– Я не трофей.
Слова вырываются раньше, чем она сама понимает. Злость душит ее, давит на горло расширяющимся комом.
Амиша косится на нее, в ее серебристо-черных провалах глаз не прочесть ни единой эмоции. Пожимает плечами.
– Самовнушение – это хорошо. Если тебе так легче.
Они выходят из сада в темный лес в полном молчании. Злость Торн уступает место восхищению: она никогда ранее не видела столь огромных деревьев. Чернеющие стволы, кроны, начинающиеся высоко над ее головой; бесконечное мерцание золотистых светлячков в иллюзии вечной ночи; диковато-прекрасная жизнь, которую она никогда ранее не могла и представить.
Птицы, которых она не видела ранее. Звери, которых могла представить только на картинках из книг.
И, конечно же, множество запредельно красивых реликтов на поляне перед ней. Сражаются на настоящем боевом оружии.
Скорость. Изящество. Это выглядит как красивая постановка, а не как настоящая тренировка.
– Ну и где он?.. – Амиша останавливается, упирает руки в бока. Ее голос возвращает Торн в реальность, но в этой реальности ей не нравится. Она хочет и дальше смотреть на то, как сходятся и расходятся бойцы.
Мысль закрадывается не сразу. Ее… будут испытывать боем? Вот почему они не отняли ее кинжалы? Раньше она думала, что ее просто не считают угрозой, но, может, была и другая причина?
Амиша фыркает:
– Опять ругается на кого-то впустую, – она возникает в поле зрения Торн и скрещивает руки на груди. – Приготовься, Рашалид – не самый приятный тип. Вообще не приятный. Просто не слушай его и не перечь ему, он – гадость, которую надо просто перетерпеть… – она запинается, видя, как взгляд голубых глаз Торн соскальзывает с ее лица куда-то наверх и назад.
– Гадость интересуется, что ему притащили, – звучит холодный, негостеприимный голос.
Торн не слышит, что Амиша шутит про неудачные моменты – она сосредоточена на лице эгидианца перед ней.
Высокий, огромный, почти как Туиренн. Белый – тот самый белый эгидианец, который разомкнул ее ошейник. Бледный, с золотинкой в глазах и коротко стриженных волосах. Темные брови вразлет, острые скулы, недовольно-нахмуренное выражение… даже зная, что видела его ранее, Торн не может выбросить из головы, что его лицо ей что-то напоминает. Оно знакомое, но она не может уловить причины.
Он изящный, но не так, как изящны большинство виденных ею реликтов. Этот белый – воин, а не произведение искусства. Он слагает жестокость и кровь вместо поэзии.
Рашалид отмахивается от потока слов Амиши. Он спрашивает у Торн, понимает она вдруг. И он не получил ответа.
