Визави. Повести и рассказы - страница 32

Позже, в коммунальной ванной, Яша стоял и плакал, прижимая к щеке холодное полотенце, пахнущее хлоркой и ржавчиной, и всё повторял, как заведенный, – у-у-у-у, дурак… у-у-у-у, дурак …у-у-у, дурак …По счастью, глаз был цел, удар бутылкой пришелся по скуле, крови было море, но все раздражение, весь страх и боль – вышли, и голова осталась чистой и ясной, и стало легко оттого, что он жив, и нужно жить дальше и силы на это есть. Оба они еще переживали драку, но уровень адреналина потихоньку падал, и появился голод, и напало дикое желание спать. Когда они вернулись в комнату, увидели только Магду, сидящую, скрестив ноги, на низком диване. Магда смотрела телевизор и ела вареное яйцо. Яйцо сидело на подставочке, Магда аккуратно запускала в него ложку, съедала, облизывала ложечку. Мальчики, – сказала она, – а что, нельзя было как-то нормально поговорить? Почему все время надо ТАК орать? У меня от вас голова болит, – Магда пододвинула к себе чашечку, – идите, сварите мне кофе. И переоденьтесь, вы же знаете, что я терпеть не могу грязных рубашек…

– Ну, что с ней делать? – спросил Борис Яшу, стоя у шкафа, в котором рубашки висели на плечиках, – убил бы, а жалко. Сука, а не баба.

– Абсолютная, – согласился Яша, – а в клеточку есть?

Август уже ощущался в воздухе – Москва, опаленная июлем, еще дышала тяжело, но ранние утренние часы были напоены особым блаженством. Все еще тянуло гарью от далекой Шатуры, но уже чуть-чуть, еле заметно, осень приближалась к городу. Начался сезон отпусков, общего движения – к югу, к югу, успеть захватить солнце, теплое море, фрукты – и «бархатный сезон», особо ценимый москвичами. Яша и Борис, выйдя из влажной еще после поливки подворотни на Татарскую, даже зажмурились – солнце полыхало в окнах верхних этажей, заставляло сиять крыши, просвечивало сквозь пыльную листву и зажигало радужные пятна в лужах.

– Ну и вид, у тебя, старичок, – Борис посмотрел на Яшу, – краше только в одно место…

– Твоя работа, – Яша попытался ухмыльнуться, но ойкнул от боли, – охренел? Бутылкой по голове?

– Тебе теперь, к твоей «семь-бэ» еще пункт добавят! Ты теперь списан начисто, – Борис похлопал себя по груди, – ладно, сам виноват. Ну-ну, хорошо-хорошо! Я виноват! Но, старичок, согласись? Ты врываешься в мою комнату, и начинаешь меня бить! Меня, мирно спавшего субъекта?!

– Какая «твоя» комната? – Яша вытащил из Бориного кармана пачку сигарет, – не понял? Стоп? Это ты там живешь?

– Я – не живу. Прописан. Живу в другом месте, – Борис посмотрел на окна кухни, выходящие на Татарскую, – так, родственный обмен, маленький гешефт. В перспективе? Когда этот гребаный социализм сдохнет, думаю занять весь дом. Ну, или – хотя бы! Этаж.

– Хрена себе, – Яша с наслаждением затянулся, – а Магда?

– Что – Магда? Магда… гда-гда-гда… Кто я Гертруде? Точнее, кто мне – Офелия? Короче, сейчас едем в Склиф, тебе щеку зашьют, потом в Сандуны, а потом будем думать, как нам жить дальше.

Необычайная легкость в Яшиной голове не позволила ему совместить в одно Бориса, Магду, Темницкого – Яше казалось, что все идет так, как надо, и глупо задумываться над непонятным, а нужно просто радоваться жизни. Оставались два мучительных для Яши вопроса, и он задал их в такси, пока они тащились по Большому Каменному:

– Борь, у тебя что-то с Магдой было?

– Старичок. Если ты захочешь составить список тех, у кого с ней БЫЛО – я тебе помогу. Почти всех знаю. Если не в лицо, то по слухам. Да и она сама треплет об этом на каждом углу. Я же никогда не трахаю деловых партнерш. А уж, если деловая партнерша моя … – Борис кашлянул, запнулся. – Просто поверь на слово. Не веришь, – Борис протянул руку к ручке, – открой дверь и вали на хрен. И про Магду – всё. И, к тому же, я люблю млекопитающих, а к хладнокровным, как Магда – я дышу ровно. Всё?