– С-с-с-во-о-о-о-лочь, – наконец смогла выговорить она, – чтт-т-о-ббы т-ты сдд-ох…
Яша не видел, как она оделась и ушла. Он услышал только хлопок, и тут же нашарил очки, лежавшие на полу. Одно стекло было раздавлено, а второе цело, и он, подбежав к окну, разглядел, как Магда вышла из подъезда, и, встав на колени у огромной лужи, долго мыла в ней руки, и, зачерпнув воды, умыла этой грязной водой лицо.
Остаток дня Яша просидел дома. Он заходил в комнату, в которой в последнее время жила Магда, открывал створки её гардероба, зарывался лицом в её платья – и так и стоял – неподвижно. Открывал банки, в которых она хранила свою «мелочёвку», перебирал дешевые колечки, крестики, амулетики, какие-то монетки, крохотную фарфоровую галошу, муранские сережки, вырезанного из дерева медвежонка, серебряные колокольчики, стеклянную рыбку… Магда складывала все в банки из-под датского печенья, по какой-то своей прихоти не желая выбрасывать никакой мелочи. Каждый случайный, казалось бы, предмет говорил о Магде больше, чем она сама. Мои бебехи, говорила она притворно пренебрежительно, но Яша знал, что для нее эти банки почему-то значат больше, чем та ювелирка, которую он ей иногда дарил. К тряпкам Магда была равнодушна – в том плане, что она выглядела сногсшибательно во всем. Что бы на ней не было надето – только на нее и обращали внимание. За шмотками не вернется, говорил сам с собой Яша, но эти её банки? Магда любила все, во что можно что-то сложить, Яша даже звал её «хорьком» – она обожала бювары, шкатулки, коробки и коробочки, портсигары, коробочки для перьев, даже готовальни. Сейчас все это было брошено, и Яша дотрагивался до её вещей, словно стараясь вымолить у Магды прощение…
Борис прилетел к концу недели, вызвал Яшу телефонным звонком и говорил с ним в казенном помещении районного суда. Они сидели на простых стульях, у окна, и их разделял какой-то пыльный фикус.
– Конечно, я должен был бы набить тебе морду, – Борис был в костюме, при галстуке и вид имел самый неприятно-официальный, – но я не сторонник насилия. Мне проще было бы нанять кого-то, кто бы прострелил тебе голову, у вас, в России, это сейчас легко. Но ты отец… хотя, какой ты отец? Ребенок вырастет без тебя, тут я приложу все свои силы.
– Я виноват, – Яша сидел, сжав руки коленями, – Борь, лучше бы ты меня убил. Мне самому жить не хочется. Понимаешь, когда она сказала, что этот лягушатник…
– Можешь мне не объяснять, что такое страсть, ревность, страх потерять любимого человека! Я только потому и не предпринимаю никаких попыток посадить тебя, потому что мне знакомо такое состояние. А не безумен кто ж… но Магда моя сестра.
– Боря, я хочу попросить у неё прощения … – Яша увидел, как Борис дёрнулся, и заговорил быстрее, – нет, нет, не увидеть, нет! Я ей напишу. Она меня не простит. Если бы ты знал, как мне хреново…
– Теперь ничего не имеет значения. Пока она молода, с ней всегда будет происходить такое, – Борис раскрыл замки дипломата, – она так создана. Она не может быть другой. Если хотят владеть ею, будут хотеть и убить её, со словами «так не доставайся же ты никому». Кармен хренова. Я сам от нее устал. Боюсь, она и этого Бруно доведет до французского цугундера…
– Да нет, они тюленей буду спасать, – Яша хмыкнул, – но я люблю её.
– Ты любишь то, что не дается тебе в руки, – Борис вытащил листки, – Яша. Сейчас вас разведут, и вы оба свободны. У Магды нет к тебе претензий, но, я полагаю, ты будешь настоящим мужиком и сам передашь ей какие-то деньги. На корм тюленям, хотя бы.
