Визави. Повести и рассказы - страница 7

Для самоубийства нужно подходящее место. Сделать это в совмещенном санузле однушки – невозможно. Это просто – пошло. Представьте, вот, вы написали прощальное письмо, выкурили последнюю в своей жизни сигарету, взяли бритву, наполнили ванну… всё, можете вылезать, бабушка обязательно постучится и спросит, что это вы там делаете, и ей негде замочить белье или, наконец, подействовала касторка с ревенем. Второй раз вы в ту же ванну не полезете, уверяю вас. Продрогший до костей Яша, просидевший до 5 часов 30 минут утра на заплеванном пятачке около станции метро, дойдя до дома, вывернул краны и зеленоватая, со стойким запахом хлорки вода наполнила ванну. «Прощайте, Магда М., – вывел Яша квадратными крупными буквами на листке бумаги, – я не виню Вас в своей смерти, но знайте, никто не будет … " – тут Яшина мысль встала, как вкопанная. Боже, какая пошлость, – Яша скомкал лист, – может быть, так? «Прощай Магда …"? А запятую нужно? Или, нет – так «Magda, I need to make you see …oh, what you mean to me…» еще более идиотская мысль! Нет, ничего не буду писать, просто по венам бритвой, и все. Или седуксена нажраться? Бабушка испугается, конечно, – мысли прыгали, – может, Зинке позвонить, чтобы она бабулю подготовила? Нет, бред, что же я трушу? – Яша стянул грязные джинсы, майку и остался в трусиках, решая – снять? Нет? Народ же придет, неудобно голым? Залез в ванну, согрелся, подбавил еще горячей, – на похоронах Магда будет плакать. Она придет, и будет стоять – одинокая, и к ней никто не подойдет, потому что будут знать, что я из-за неё! Вот, пусть мучается … – как же Магда узнает о трагической гибели, Яша не подумал, – ну, скажет же ей кто-нибудь? На этой спасительной мысли он уснул, а вода, переливаясь через край ванны, уже вытекла на кухню, поднялся и поплыл джутовый коврик у двери, забарабанили соседи с 4 этажа, поднялся переполох – и белые плотики прощальных писем плыли, и расплывались на них черные чернила.

Из трагедии вышел пшик, да еще потемнела побелка потолка у соседей. Яша неделю лежал за шкафом, изучая узор рисунка на промасленных обоях, и всё ждал телефонного звонка от Магды. Сначала он хотел ей ответить гордо что – «Ты для меня не существуешь», потом – «Я так страдал, неужели ты не чувствовала ничего»? потом – «Прошу тебя, прости, я идиот, я измучил тебя», а потом опять – «Не звони сюда никогда, слышишь?» Все это время верная Зинка сидела в продавленном кресле, и читала ему вслух «Хитопадешу». Зин, – в конце концов сказал Яша, – давай поженимся?

Если бы Зина отказалась, у неё, в принципе, появился бы шанс – хотя бы заинтересовать Яшу. Но она – согласилась. Конечно, она спросила – а ты меня любишь? И Яша, безразличный ко всему, ответил, – конечно, – но глагол «любить» не употребил. Бабушка пожала плечами, «делайте, что хотите, но учтите – жить у нас негде! Я в богадельню не пойду! Ждите моего конца, но не раньше!» Яшину маму Зина устраивала, потому, как подруга детства была человеком надежным. Зининым родителям было все равно, но и у них в квартире не было места. Надвигалось лето с экзаменами, провалив которые, Яша прямиком мог отправиться в армию. Зина готовилась в Текстильный, и не знала, чего ей хочется больше – поступить, или выйти замуж? Безразличный Яша честно отправился в Грибоедовский ЗАГС, где было помпезно и расписывали иностранцев, и согласился на какое-то летнее число, в самое неудобное время, в будний день. Зина выразила желание стать Измайловой, и, получив книжечку с колечками на обложке, успокоилась совершенно. Бабушка стеснила Наталью Генриховну в «Заветах Ильича» на всё лето, и Зина переехала к Яше. Днем всё было ничего – Зина жарила яичницу, варила кофе, ставила цветочки в вазочки, стирала какие-то маечки и носочки, рисовала, разложив на полу ватманские листы, бегала в магазин за хлебом и молоком, тормошила Яшу, сажала его за учебники, вежливо говорила с Яшиной мамой по телефону – примеряла на себя роль жены, и была счастлива, но не совсем уверена в себе. К ночи все менялось. Нужно было идти и ложиться в одну кровать, точнее, на диван. Узкий, раздвигающийся в длину диван. Диван был ужасен. Жёсткий, на хлипких ножках. Но дело было не в диване, просто Яша не хотел Зину. Как только он закрывал глаза, он видел глаза Магды, полуприкрытые тонкими веками, видел тень от ресниц, переносицу с крошечной отметкой-оспинкой, его пальцы обводили губы Зины и их рисунок не совпадал с губами Магды. И запах был не тот. И смех. И не те плечи, и не та грудь – вместо Рахили ему подсунули – Лию. Яше было неловко, ему было даже стыдно, да еще и Зина утешала его, словно ребенка, «да ладно, Яш, ну, ты не переживай, все наладится, я же понимаю…» И они просто стали спать врозь, Зина взбила подушки на бабушкиной кровати и сопела, счастливая, а, просыпаясь рано утром, слушала птичий щебет в кроне тополя, и гул троллейбусов на сонной улице.