Мы сидели напротив друг другу, я внимательно наблюдал за ним. Язык нам дан, чтобы скрывать свои мысли, но мимика лица и вегетативные реакции все расскажут, "распакуют" собеседника. Не реагировать на вопросы он не сможет. Может смолчать, но невербально в любом случае ответит какой-либо реакцией.
Интуиция подсказывала, что надо вернуться к факту аварии, когда он чуть не совершил наезд на людей.
– Ахмад, расскажи более подробно, что случилось в тот злополучный день. Нам с тобой надо вскрыть все причины, которые довели тебя до нынешнего состояния.
– А что тут говорить, доктор? В тот вечер была отвратительная погода, гололёд и густой туман. Я ехал на допустимой скорости, и когда увидел эту женщину с коляской, ударил по тормозам. Машину дёрнуло, она стала вилять по сторонам, но летела на них. Она обернулась, и я увидел ужас в её глазах.
Тут он опять вскочил, почти с ненавистью взглянул на меня, и снова стал ходить по кабинету, туда сюда. Потом вдруг сказал:
– Может на сегодня хватит, доктор, мне очень тяжело вспоминать всё это.
Настоящая психотерапия – это хирургия души. Поэтому, в любом случае пациент будет сопротивляться, когда ментальным скальпелем приходится рассекать эмоциональный нарыв. Я спросил его:
– Ахмад, ты хочешь выздороветь, чтобы остаток жизни не ходить по специалистам, глотать таблетки и постепенно превратиться в инвалида? Или спится, потерять семью и завершить свою жизнь где-нибудь под забором или в пьяной драке, обкурившись анаши?
Это привело его в чувство. Он снова сел, тяжело дыша. Надо было заново возвращать его к тому месту, где он остановился и продемонстрировал двигательную бурю.
– Ахмад, на доли секунды ты увидел выражение лица той женщины, машина летела на неё, ты не мог остановить её. Почему на это ты даёшь такую сильную реакцию?
Он упорно молчал, по его лицу пробежала тень. Я увидел, что он до хруста сжал кулаки, аж костяшки побелели, и возникло ощущение, что скоро в кабинете начнутся бои без правил. В нашем деле надо быть готовым ко всему, владеть собою и управлять страхом. Конечно, это сущий пустячок, по сравнению с тем, как психотический пациент по бредовым мотивам метнул вилы в меня. Был такой опыт коммуникации в самом начале трудовой деятельности, когда больного "голоса" убедили в том, что за ним пришли его недоброжелатели, хотят схватить и подвергнуть мучительной смерти. Пришлось ему занять круговую оборону, ибо по своей природе он был мужественным и трудолюбивым человеком, подающим большие надежды, фермером.
Зрачки у Ахмада ссузились, затем расширились, яремная вена на шее пульсировала. По ней можно определить тахикардию. На лбу выступили капельки пота. Мы оба молчали, и чтобы не искушать судьбу, я решил на время не лезть к нему с вопросами, дабы он пришёл в себя и успокоился.
Вдруг он заплакал, и не стыдясь своих слёз, сказал;
– Я знаю эту женщину.
Наступила длительная пауза. В процессе терапии я готов ко всему, уже почти ничему не удивляюсь, но эта его фраза застала меня врасплох. Всё равно, это было неожиданно.
– Что ты этим хочешь сказать, Ахмад? – удивлённым голосом спросил я.
В этот раз он поднял голову, пристально взглянул на меня, и взвешивая каждое слово, ответил:
– Это была Элеонора, моя школьная любовь. А дети в коляске, мои сыновья – близнецы. У меня есть вторая семья на стороне, док.
Я чуть не свалился со старого советского стула. В кабинете бедно и убого, а страсти в воздухе громыхали нешуточные, шекспировские. Если бы великий английский драматург был свидетелем ежедневной терапии психоанализом, он бы с успехом написал несколько пьес покруче "Гамлет" и "Король Лир".
