Новая порция шнапса доконала зондер-фюрера. Лишь на следующий день, малость протрезвев, он доверительно сообщил писарю: в эфир вышел Пухов, от него принята очень важная шифровка, за которую обеими руками ухватился Баркель. Она не была слишком подробной – все собранные данные Пухов обещал принести с собой – но, как говорится, лила воду на его мельницу, подкрепляла зыбкие позиции шефа в споре с местными разведчиками, Пухов утверждал, что собственными глазами видел, как на берегу Березины русские саперы сколачивали плоты и ремонтировали плоскодонки… А для чего это? На низких, заболоченных местах они тянули в западном направлении мощные настилы из бревен, способные выдержать не только орудия, но и танки. Не отсиживалась без дела и пехота. Наиболее мастеровые солдаты сооружали нечто похожее на лыжи – топать через болото; тяжелое орудие, минометы и пулеметы ставили на специальные волокуши… И опять как не спросить: для чего все это?
Особенно обрадовало Баркеля сообщение агента о том, что железнодорожные составы увозят в тыл не орудия и танки, а всего лишь деревянные макеты, укрытые брезентовыми чехлами. Но когда он огласил это на очередном совещании, его дружно подняли на смех. Твой «ружейник», сказали ему, не иначе как работает под диктовку советских контрразведчиков. Обычная дезинформация. Русские решили поводить за нос абвер, а заодно и вермахт, чтобы создать видимость готовящегося наступления… Вот если бы он вернулся собственной персоной и представил вещественные доказательства – документы, фото и прочее, тогда еще можно было бы поверить…
Баркель по рации приказал Пухову немедленно прибыть со всеми имеющимися в его распоряжении материалами, а начальников переправочных пунктов обязал встретить его и в полной сохранности доставить в Пуховичи…
Если, рассказывая обо всем этом своим заплетающимся языком, зондер-фюрер ничего не приврал, то именно так и обстояло дело. Хрусталев серьезно задумался. Пухов ни за что не ослушается шефа и на его зов помчится сломя голову. В этом не должно быть ни малейшего сомнения. Он унесет с собой все, что удалось ему выведать в частях переднего края, на прифронтовых дорогах. Этим-то и опасно его возвращение. Остается лишь одно – встретиться с ним, опередив Баркеля. Перехватить на финише. А вот каким образом и в каком месте – это еще не ясно. Участок фронта обширный, объявиться он может где угодно.
Вот ведь какая у тебя, Хрусталев, задача. Решать ее надо самому. Колебаться тут нечего: реальная ли она, по плечу ли? Начинай действовать, а там видно будет. За первым шагом делай второй, более уверенный. Зверь на ловца бежит только в поговорке. Да и какой из тебя ловец, если ты все время прикован к Пуховичам. А шеф носится по фронту, без конца навещает свои переправочные пункты. И потом – не тебе, писарю, а ему доложат, едва Пухов форсирует Березину.
Правде надо смотреть в глаза. Судя по тону послания из Москвы, Пухов очень опасен. Даже его предварительная, к счастью, довольно общая информация, похоже, близка к истине. Хрусталева редко обманывало предчувствие: наши войска наверняка готовят наступление. И ударят по немцу, быть может, в самое ближайшее время. Сохранить в тайне день и час этого удара – значит, гарантировать его успех. Для этого же он и послан в абвер. Ему, да и многим другим, тоже безвестным, как бы доверено маленькое, но важное предварительное сражение. Проиграть его недопустимо. Это означало бы предать тех, кто вышел на исходный рубеж и готов вот-вот подняться в атаку.
