Я сграбастала сына в объятия, даже как следует не рассмотрев, не поранился ли он от резкого торможения. Сердце колотилось в груди как обезумевшие.
— Что происходит? — чувствуя, как меня накрывает паника, я едва слышно спросила это даже не шёпотом, а каким-то сипом.
Мозг очень плохо анализировал ситуацию. Не успевал обрабатывать обрывки того, что я видела.
В свете наших фар на тёмной улице были видны надвигающиеся на нас микроавтобусы. Чёрные. Огромные. Уже позже, я поняла, что улица не должна была быть тёмной. Дальше живут довольно обеспеченные люди. У многих имелись генераторы. Фонари здесь включались едва ли не самыми первыми в городе.
— Я сказал, пригнуться! — взревел Давид.
«Зачем пригнуться? Зачем? Он и так ничего не объясняет. Если я пригнусь, я ничего не смогу увидеть и понять. Я сдохну от страха! Сойду с ума от игры своего воображения!» — не успели эти истеричные мысли пронестись в моей голове, как снаружи что-то застрекотало, застучало и прогремело.
Пара выбитых искр из бампера, выбила из моих лёгких весь воздух и я тут же упала на пол, погребя под собой сына.
Коля плакал, я кричала не своим голосом, Давид матерился, снаружи страшные звуки не стихали ни на секунду. Мной полностью овладевал страх и паника. Я не смогла даже понять, когда машина остановилась. Разум столкнулся с реальностью лишь в тот момент, когда дверь у моей головы отворилась, а мужчина в тёмной одежде, вооружённый автоматом, потянул свои руки… не ко мне, нет, к моему сыну.
Я готова была биться за своего ребёнка до последнего вздоха. Вцепилась в его руку, затем в автомат мёртвой хваткой, сама подалась к нему, поползла… а потом увидела чёрную балаклаву с прорезями для глаз на его голове. Мне казалось, что моё сердце остановилось в ту же секунду. Я обмякла, сдалась не просто без боя, я уже словно умерла. Лишь обрывки моих воспоминаний проносились перед глазами.
Я будто знала, что будет дальше. Была уверена в этом. Сейчас он запрёт меня в подвале своего дома, всё повторится... И ничего, что тот дом сгорел дотла вместе с ним почти пять лет назад. Ничего, что он в нём же и сгорел сам… Это всё неправда. Правда — вот она, она передо мной. Он жив. И он вернулся за мной и моим ребёнком.
В хороводе убивающих меня воспоминаний звучал Колин смех и Колин крик. Я могла бы что-то сказать, если бы просто начала дышать. Но я не просто не могла, я словно и не хотела.
«Он жив. Он вернулся за сыном… За моим сыном!» — едва слышно билось в мыслях, подобно пульсации.
— Мама! Мама! — такой надрывный и далёкий голос моего ребёнка сделал невероятное. Он не просто прогнал страх и панику — он вернул меня к жизни.
Я осознала себя лежащей на заднем сидении. Без Коли. Сквозь шумное дыхание прорвался нечеловеческий крик, с которым я вытолкнула себя из машины, упав прямо на землю, не удержав собственный вес и глупо запутавшись в дрожащих ногах. Мышцы словно онемели. Конечности не слушались. Вряд ли я отдавала себе отчёт, куда я ползу, но я ползла. До тех пор, пока звуки отъезжающих машин не стихли вовсе.
Распластавшись на холодной земле, я заревела, закричала, выпуская наружу всю боль и ненависть к самой себе. Руки шарили по карманам, в поисках моего телефона, но его там не оказалось. Он остался в моей сумочке. Где-то в машине, если его не забрали похитители моего сына. Но телефон Давида был при мне.
