Ах, какие это пляжи! С чистым, золотистым, мелким песком, тянувшиеся на километры. И совсем безлюдные. А на другом берегу перед глазами развертывается панорама города, спускающегося по крутым уступам берега к самой воде. Светлые здания, утопающие в зелени, ленты асфальта, ползущие по ним подводы и автомобили. И солнце, солнце, заливавшее все ярким, таким ясным не ленинградским светом.
Юноша и девушка переплывают Волгу на лодке и располагаются на горячем песке. Владик успел так загореть, что цвет его кожи мало отличается от цвета черных плавок. У него даже ладони и ступни коричневые, Вера ахает, удивляясь красивому тону загара спутника. На обнаженного юношу действительно приятно посмотреть, он темный как папуас, сухопарый и гибкий, точно лоза. Вот только ранняя седина говорит, что перед вами человек, уже успевший многое пережить…
Девушка иногда позволяет поцеловать себя, и Владик осторожно пользуется разрешением. Искоса он поглядывает на город, на тысячи окон, обращенных на них, и ему кажется, что из каждого окна выглядывает какой-нибудь любопытный блюститель нравственности, вооруженный телескопом. Молодая пара возвращается домой на закате, разморенные долгим пребыванием на жаре, хотя оба купаются часто и подолгу.
К купанию, надо сознаться, Владик относится с некоторой опаской. К своему позору он не умеет хорошо плавать. Такой афронт, по его мнению, объясняется тем, что он сухой, тощий, и совершенно не имеет жировых отложений и при попытках научиться плавать он плывет только… ко дну. Вера беспокоится за него, когда он очень отдаляется от берега. Здесь берег и дно идут полого, самая глубина, вероятно, у городского обрыва, так что можно долго идти, погружаясь понемногу.
Плывя на лодке, они лавируют между белоснежными пароходами, буксирами, тянущими тяжеловесные баржи, баркасами и катерами. Движение на великой реке не прекращается от зари до зари. Юноша хорошо гребет и уверенно пересекает водную гладь. Он учитывает снос течением и всегда точно пристает к бонам лодочной станции. Пляжники высаживаются, сдают лодку и идут по теплым, освещенным фонарями улицам, тихим и спокойным в вечерний час.
Как же все чудесно вокруг!
Не жарко и не холодно, из сада доносятся шум веселья и музыка и, невольно, забываются и бесправное положение, и зверства ГПУ, и весь этот адский котел, в котором многие годы варится семья Щеголевых.
Владику с Верой хорошо. Она очень спокойная, с мягким характером, у нее милое доброе округлое лицо, большие детские глаза и статная фигура.
Но вскоре Вера уедет в Горький. Ей и хотелось, и не хотелось уезжать. Там ее ожидает жених, друг детства, надежный, положительный юноша, которому Вера обещала свою руку. А в Самаре оставалась новая привязанность – ленинградец Владик, художник, так живо и интересно описывающий чудеса Северной Пальмиры.
Но Бог ее хранил, что испытала бы она, оставшись с Владиславом…
Навсегда они распрощались около ее дома.
Стоит уже осень, и Владислав в тон времени года одет в желто-коричневые тона. На нем рыжеватая меховая пушистая кепка, кожаная куртка, коричневые брюки, краги и ботинки – шикарный столичный пижон.
Осень, осень…
Он уходит по дощатому тротуару, не оглядываясь, а девушка, стоя на крыльце, все глядит и глядит ему вослед.
Прощай дорогая, милая Вера, думает Владислав, прощай навсегда, нам уже никогда не выпадет счастье встретиться вновь.
