Больше ни весточки, ни слова, одни лишь воспоминания.
Жизнь, тем не менее, продолжается, кругом совершаются всякие события вполне соответствующие духу времени.
Щеголев случайно познакомился с молодежью из круга «сменовеховцев», которых тоже выкатили из столичных городов в Самару. «Сменовеховцы» – это белые и не белые эмигранты, бежавшие заграницу от русской революции. Одумавшись, да к тому же частенько не имея средств к существованию, они поспешно стали менять вехи и принципы: от оголтелой враждебности к новой власти, до полного ее понимания, все более убеждаясь, что на чужбине не сладко и без родины горько. Подробностей о России они не знали, питались слухами и надеялись на помилование.
Возглавлял кампанию по смене вех писатель и граф Алексей Толстой. Он являлся посредником между советскими органами и зарубежными соотечественниками.
Конечно, «органы» сулили полное прощение ренегату, а еще и особняк, дачу и золотые горы. Еще бы, перед ними юлил настоящий граф, талантливый, видный писатель, и они зарились переманить его на свою сторону. А Сталин, наверное, рассчитывал использовать его в качестве придворного биографа. Эмигранты, завороженные лживыми посулами, опрометчиво сорвались с насиженных мест и двинулись на родину.
Сначала в Советской России они жили тихо и мирно, осваиваясь в новых условиях, а через некоторое время, когда в ГПУ стали иссякать клиенты для тюрем и лагерей, их всех разом и запросто посадили. Позже часть из них выпустили, взяв подписку об осведомительской работе, других, более строптивых, выслали из столиц. В общем, обошлись с ними куда хуже, чем обходились иностранные власти. Эмигранты попали на подозрение как возможные шпионы, диверсанты, потенциальные враги, завербованные империалистическими разведками.
Сменовеховцы ударились в панику и горько сожалели, что вернулись в «горячие объятия матери-родины». Им действительно стало горячо на родной земле. А сам бывший граф в это время благоденствовал в своем особняке, позванивая закадычному дружку Ягоде в стальной бункер НКВД:
– Ах, дорогой Генрих, сегодня я видел тебя во сне. Будто Меншикова сместили, а тебя назначили сподвижником Петра Алексеича…
– Скажи, о летописец, а под сподвижников тоже подкапывались царедворцы?!
– Гм, гм…
Советскому графу стало совсем не по себе когда «царедворцы» подкопались и под милого дружка, и быстренько его изничтожили. Писатель понял, что спокойнее находиться подальше от своры грызущихся псов и целиком посвятить себя более безопасному Петру Алексеевичу. Над покойным императором можно было самому поиздеваться, перекрашивая жестокого самодержца в передового демократа, пекущегося о благе смердов. На это его благословил сам Иосиф Виссарионович, которого начали сравнивать с великим преобразователем Петром I. Поэтому стало необходимо трансформировать крутого деспота Петра Алексеевича в любимого отца народов. Теперь, сквозь века, оба благодетеля, безо всякого неудобства, могли протянуть друг другу руки, правда, перепачканные по локоть чем-то красным.
Но все же необходимо признать многогранный талант и диапазон конъюнктурного писателя – его героями были и марсианская Аэлита, и великий царь, и «думающий» большевик Телегин, и «сочувствующий» белогвардеец Рощин. Отличился Толстой Третий и в фальсификации, написав явно заказные дневники Анны Вырубовой, в которых он попрактиковался в лживом жизнеописании царствующих особ.
