Вездесущие враги, маскируясь бдительностью, вредили техническому прогрессу и науке. Ежовские ищейки, высунув язык, шныряют среди народа, выискивая новые жертвы. Они обязаны соблюдать сталинский догмат, гласящий, что с развитием социализма сопротивление его врагов нарастает, и что, следовательно, их нужно в возрастающем количестве вылавливать и ликвидировать. Эта сволочь опасалась, что чуть зазевайся, и жертва, без их помощи, самостоятельно попадет в мясорубку.
Вскоре Щеголев услышал, что бесследно исчез в застенках НКВД Зубов – начальник отдела подготовки кадров Куйбышевской дороги. Он узнал об этом, заглянув в Дом техники к Чепурнову. Чепурнов заметно струхнул, ведь следующей жертвой наверняка числился он. Сложившиеся весьма скверные обстоятельства вынудили его папашу заслуженного старого железнодорожника искать знакомцев среди гепеушников и клясться перед ними, что почитает «вождя и учителя» как бога. Помогло. Молодой Чепурнов уцелел. Ведь палачам безразлично кого хватать, им важно выполнить норму по количеству. Они вместо Чепурнова внесли в список, скажем, Росинского.
Щеголевы получили письмо, где сообщалось, что Михаила Михайловича Росинского, брата давно арестованных Константина и Алексея, без долгих разговоров посадили. И верно, его невозможно было оставить на свободе, так как он занимал очень ответственный пост, и мог страшно навредить коммунистам. Ведь он устроился… учителем пения в начальной школе. Подумать жутко – он, будучи ярым классовым противником, угрожал советским детям изучением на уроках песенки не о чижике, а о пыжике!
По мнению людей здравомыслящих, нехватка кадров для тюрем и концлагерей могла создаться лишь по глупости – в условиях современной России никто никуда не имел возможности скрыться, уйти в подполье. Тотальная система доносительства, густая сеть осведомителей среди населения, невозможность выезда заграницу, все делало жертвы совершенно беспомощными перед хищной пастью репрессивных органов. Затравленные обыватели тихонько сидели, боялись пикнуть и, как бараны на бойне, ждали своей очереди.
Эх, русский народ, угнетатели всех веков превратили тебя в бессловесного раба, поклоняющегося злому шайтану и безропотно ожидающего удара топором по шее…
Подозрительность, насаждаемая везде и всюду, достигла вершин идиотизма. Щеголев видел своими глазами ученические тетради с оторванными обложками, на которых был изображен пушкинский дуб у лукоморья. Их отодрали потому, что в узоре листьев сумасшедшие блюстители вычитывали буковки, составляющие хулу дорогому вождю. И это не анекдот, а горькая, но странная правда. Жить стало невыносимо и очень опасно. Любого и каждого могли обвинить в том, что он хоть и не совершил ничего плохого, но мог подумать об этом. Только дьявольски изощренные истязатели способны изобрести такую адскую систему. По мысли сталинской своры, эта система должна была полностью подавить даже воображаемое сопротивление масс.
Наблюдая и переживая эту чертову карусель идиотизма, террора, мракобесия, надругательства над законом, человеческими правами, честью и совестью, можно было сойти с ума. И Щеголев, чтобы хоть немного отрешиться от страшной действительности, старается уйти от людей подальше. Летом он сидит в одиночестве на берегах величественной и спокойной Волги, весной и осенью пишет этюды, а зимой катается на лыжах. Он любит стремительно спускаться с крутого берега на лед или отправляется через реку на пологие, заросшие шиповником холмы, где изучает многочисленные следы зверей и птиц. Только там, на лоне великолепной природы подавленный и озабоченный молодой человек сбрасывает напряжение и мечтает, беседует с прошлым и будущем. Он думает о том, что уже были на русской земле беспощадные завоеватели и тираны, попиравшие законы и права народа. Были, творили зло и насилие, но где они сейчас?!
