– Ничего не понимаю, – говорил он медсестре, – вроде молодой человек здоров, в легких все чисто, а нате – туберкулез. Скорее, начальная стадия или скрытая.
– Оформлять? – прошептала медсестра.
– Да, оформляйте.
Владислав вышел из кабинета, еле сдерживая себя, дабы не рассмеяться, не запеть во все горло. Да, он сделал это! План к свободе, такой долгожданной, осуществлен! Его перевезут в больницу, а оттуда куда легче сбежать.
Солнце ярко осветило его сияющее лицо, лучи были теплые. Осторожным движением он коснулся образа святого и, глядя в небеса, прошептал благодарственную молитву.
Первая радость от предстоящей свободы сменилась грустью. Да, Владислав вскоре покинет концлагерь, покинет Альтварп навсегда, но здесь все еще оставались его друзья Стас и Фрадек. Они-то никуда не уедут и участь их была неизвестна. Вечером перед отъездом в прохладной тишине северного леса Влад и Стас сидели вдвоем на коряге, оба грустные и задумчивые. Каждый понимал, что пути их жизней расходятся – навсегда. Теперь Владислав чувствовал в душе какое-то постыдное ощущение, будто он предает друга, того друга, что стал его вторым отцом, именно благодаря ему он все еще жив. Владислав обманул доктора, оставил друзей – и это ради собственных амбиций. У Стаса и Фрадека в Польше остались жены и дети, у него же никого не было, и однако не друзья сокрушались о плене, а он. Юноша хотел лишь встретиться с родными, а сейчас понял-осознал, что не это сподвигло его к хитроумному плану, а собственная жизнь – та жизнь, к которой он привык с рождения: сытость, достаток. Влад посмотрел на Стаса и на глаза у него выступили слезы. Ему хотелось обнять друга, попросить у него прощение, рассказать о своей придуманной хитрости, но вместо этого он проговорил:
– Прости меня, друг мой.
– За что? – удивленно спросил тот.
– За то, что покидаю тебя. Меня увезут в больницу, будут хорошо кормить, а ты остаешься здесь… Гиблое место…
– По мне так лучше копаться в грязи, нежели лежать в палате с больными, изнывая от тоски и скуки. Я всегда ненавидел больницы.
Эти слова несколько успокоили Владислава, но чувство горечи расставания все еще жило в его душе. Стас положил свою ладонь ему на плечо, молвил:
– Ты не грусти. Все будет хорошо, а там, может статься, еще свидимся, – он протянул ему иконку святого Иза, добавил, – пусть он хранит тебя, а я буду молиться, чтобы с тобой ничего не случилось.
У обоих были слезы. Они крепко по-дружески обнялись, боясь, что более никогда не увидятся.
Через два часа больных туберкулезом усадили скопом в грузовики и повезли в Старгат. Владислав то и дело оглядывался назад: позади остались казармы и бараки пленников, по периметру со всех сторон мерцали огни – много-много огней. С радостью и жалостью, что омыли его сердце полупрозрачной водой, он в последний раз глянул туда, где недавно работал и общался, охотился и просто отдыхал вместе со Стасом и Фрадеком. Увидит ли, встретит ли их еще когда-нибудь? Стас держался, им управляла огромная сила выжить, не умереть, Фрадек же в последние дни выглядел совсем истощенным, беспомощным, его уже оставили всякие надежды на то, чтобы бороться за свою жизнь, он медленно угасал как восковая свеча.
В тиши Влад сжал в руках тельник, перекрестился, поблагодарил Господа за спасение и попросил Его о помощи еще раз – не для себя, для других пленных: поляков, евреев, русских, французов.
