– Нет. Это всё.
Валентина придвинула к себе счёты, перекинула на них несколько костяшек. Вадим положил на прилавок деньги. Сложил продукты в сумку.
– Не понимаю я, зачем ты сюда приехал, – бормотнула Валя. – В городе жил, работа была. Женщина, наверное. … Это потому, что она тебя разлюбила, ты приехал?
Вадим собирал с прилавка сдачу. Собрав, засунул в карман.
– А, чё молчишь?
Он зашагал к двери.
– Приходи, не забывай! – примирительно крикнула вдогонку Валентина.
На пороге столкнулся с Иваном, закадычном другом поневоле.
– Вадим, ты! – тянул тот руку.
– А, Ванька… Здорово.
До приезда в Сомово Вадим его не знал. Но здесь сблизились как-то.
– Чё, Валька там?
– Там, – кивнул Вадим.
– Чем сегодня занимаешься?
– Ничем.
– Пойдём, зайдём. Купить надо кое-что.
– Иди, я подожду.
Иван скрылся за дверями, Вадим достал сигарету. Начинался дождь. Отсюда, с порога магазина, вся деревня была видна как на ладони. Он окинул её взглядом.
Я всегда знал Вадима как городского жителя и даже не догадывался, что первые годы его жизни прошли именно здесь, в деревне. Тогда Сомово выглядело куда лучше: деревня была большой и многочисленной. На скамейках перед домами сидела молодёжь, звучали песни. Каждый вечер деревенский клуб набивался под завязку. Пацанва бегала на речку рыбачить. Иногда брали и Вадима, хоть был он тогда совсем еще карапузом. Бабушка очень волновалась, отпуская его с соседским пацаном Павликом. Но обходилось без эксцессов. Бабушка всегда за него волновалась – был Вадим далеко от неё или близко.
– Вадим! – звала она его – Вадимчик! Ты куда подевался?
Он прятался в траве. Трава была густой и высокой. Вадим приседал на корточки, и горизонт медленно исчезал за её стеной. Оставался лишь клочок неба, но он был таким крохотным и скромным, что с каждым порывом ветра так и норовил спрятаться за колыханием травинок. Ни дядьку, ни тётку уже не было видно, лишь звуки свистящих кос доносились до него теперь. Он оглядывался, словно опасаясь нежданной атаки сзади, но трава защищала его и там. Если сжаться в комок, то и вовсе казалось, что он укутан ею полностью, она склоняется над ним, переплетается, уплотняется. Теперь её не раздвинешь ладонями – она туга и упруга, она не выпустит больше. Ни один солнечный луч не пробивается сюда – слишком густой покров, и травы совсем не те сейчас – почему-то коварными и злыми кажутся они. Они нашёптывают что-то, бормотание их тоскливо и пугающе, и мелодии, что издают они, лишь усыпляют, тяжело, но настойчиво.
– Вадим! – звала его бабушка. – Где ты?
Он поднялся в полный рост. Она не видела его, смотрела куда-то в сторону.
– Вади-и-и-им! – кричала.
– Вот он, мам, – кивнула в его сторону тётя Вера.
– Забери его отсюда, а то под косу попадёт. Выбрал тоже место – в траве прятаться.
– А ну-ка, иди сюда, – махала ему рукой бабушка. – Ты что, разве можно в траве сидеть!? Калекой остаться хочешь?
Выступил и дядька:
– Ты не отпускай его от себя, – повернулся он к бабушке. – Пусть сидит на месте и не встает.
– А ты тоже соображай, – это уже ему. – Люди косят, а ты в траве кубаряешься. Это ведь очень просто – раз, и без ног останешься.
Вадим побрёл к бабушке.
– Сядь вот на пригорочек, посиди, – кивнула она ему – Есть не хочешь?
– Пить хочу.
Она открыла термос, налила в кружку чай.
– Не, чай не хочу, – сморщился Вадим. – Холодного чё-нито.
– Ах ты, – качала бабушка головой, выливая чай обратно в термос. Протянула ему бутылку с водой.
