Вдруг на имя Вернадского поступил донос, и, хотя полицейские ничего не нашли, их подозрения относительно Владимира только усилились.
Министр народного просвещения И. Д. Делянов неофициально предложил Вернадскому подать в отставку, что могло означать конец университетской карьеры, если бы не влиятельный тесть-сенатор. Он поехал домой к министру и все уладил.
Карьера была спасена, но все же Вернадскому стоило на какое-то время уехать из столицы. Докучаев предложил Вернадскому летом поехать на средства Вольного экономического общества исследовать фосфориты Смоленской губернии.
Коммуна, деревня и бастард
10 июня 1887 года в письме Наталья Егоровна интересовалась у мужа, как он относится к тому, чтобы зажить совместно с Гревсами, их товарищами по «Братству». Владимир был настроен вполне положительно: «Не то, чтобы я видел в этом что-нибудь особенное, нечто в виде следствия идеи братства и т. п. – вовсе нет, а потому что это будет во многом лучше и удобнее. Я думаю, что люди должны в конце концов жить по-братски, более близко друг к другу, чем теперь живут, но я не могу совсем заметить подобных последствий братства в жизни Гревсов с Ольденбургами. Это просто две семьи, более дружные между собой, которые зажили вместе; в семьях родных или близких мы встречали подобное сожительство всегда, и мне кажется неверным, что Сергей выставлял подобную жизнь как нечто совсем особенное, страшно важное, исполнение идеи братства на деле. Такое увлечение кажется мне крайне вредным, так как оно суживает идею братства и прививает ему все дурные стороны секты или семьи. Не в соединении одного, другого, очень близких друг к другу семей, а в отсутствии семейного эгоизма, в отсутствии противопоставлений интересов чужих семей, чужих лиц – интересам своей семьи состоит настоящее братское чувство. Братство должно охватывать возможно больше людей, оно должно развивать чувство терпимости к другим людям, должно развивать стремление находить в них хорошие стороны и не отталкивать, не бросать комком в человека, с которым приходится встречаться и с которым не вполне соглашаешься».
Однако он был против того, чтобы Наталья Егоровна ухаживала сразу за несколькими детьми – за своими будущими и за Машей Гревс, которой скоро предстояло идти в школу. Владимир опасался за здоровье жены. Еще его мучили сомнения по поводу воспитания детей. Он не верил в педагогические способности Гревсов. «Итак, я боюсь, следовательно, главным образом непосильной для тебя работы, вредной для твоего здоровья или, если для здоровья не вредной, то такой, которая тебя будет утомлять до такой степени, что больше ты ничем, никаким делом заниматься не будешь в состоянии – а это для меня тоже очень и очень будет тяжело и вообще очень нехорошо». Он ставил условие, что квартира должна была располагаться не очень высоко, чтобы его уже престарелой матери было возможно навещать внука или внучку, когда Анне Петровне захочется. Он считал жестоким лишать будущую бабушку такого права. «Относительно совместной жизни я не знаю, как на это посмотрят мать и сестры, да, правду сказавши, это мне все равно – это наше личное дело, и я думаю, что никаких особых разговоров об этом не будет, а если и будут, ни к чему они не приведут, и я ни в каком случае не считаю себя вправе допустить их вмешательство в нашу чисто внутреннюю жизнь», – писал он жене. Он понимал, что в такой большой семье придется содержать как минимум несколько слуг, и это казалось ему гадким. «Я вполне сознаю массу хороших сторон такой жизни и искренне хочу ее; я думаю, что все дурные стороны прежней жизни Гревсов с Ольденбургами можно побороть, и одно из них прямо в нашей воле – это излишняя трата времени на болтовню, но это, надеюсь, удастся устроить лучше».
