Войдя в храм, Антвей перекрестился трижды, поклонился и произнес:
– Где ты, спаситель мой небесный?.. Фирипп! Бросай книжки свои, разговор есть…
Из крестильни, где находился Фирипп, послышалось короткое:
– Ууу! Тут я… Кто пожаловал?
– Это я – Антвей, о девице темничной поговорить пришел.
– А что о девице, ответа я из Мирва не получил, скоро праздник большой; в гости к нам кто-нибудь приедет оттуда, вот и порешаем…
Подумал Антвей и говорит:
– Надо на улицу ее вывести, пусть прогуляется, а то света Божьего давно не видела; забыла уж, наверное.
– Тебе решать, канись, по твою душу она здесь… Она бы тебя не пожалела, – ответил Фирипп.
– Ведьма и не пожалела, может быть, – согласился Антвей, – а милая девица здесь ни в чем не виновата.
На площади был разгар торговли, друг за другом бегали дети, слышались крики, смех… Только лицо канися было невесело, он шел в темницу и еще не знал, что скажет Артушке и сможет ли чем помочь ей. Антвей указал сторожевому на замок. Высокий и тяжелый Готап, приветствуя канися, неспешно достал из ботинка ключи и открыл сначала большой замок входной двери, потом решетку камеры Арты. Девушка спала, свернувшись калачиком, укрывшись большим шерстяным платком. Маленькое тело занимало ровно половину лежака в темнице, так, что там могла бы поместиться еще одна такая же девушка. Темница сильно изменилась с прошлого раза: с потолка не капало, постоянно горела керосиновая лампа, благодаря растопленной печи комнаты стали сухими и теплыми. Но с волей, чистым воздухом и солнечным светом сравнивать было нельзя…
Услышав скрип решетки, Арта открыла глаза, потом зажмурилась и, как маленький котенок, растянулась вдоль лежака.
– Здравствуй, Арта… – произнес канись, протянув свою руку к руке Артушки. Но вдруг увидел страшные раны на запястьях девушки.
– Что это? – воскликнул он, нахмурив брови и посмотрев на Готапа.
– Не мы это, батюшка, – отвечал сторожевой, – она к полуночи в старуху обратилась, на решетку лезла, руками о металл билась, вот и изувечила себя…
– Зря вы, канись, с кончиной моей медлите, только мучения мои продлеваете, – говорила девушка. – Вы костерок развели бы, всего-то делов.
– Костерок мы всегда развести успеем, – отвечал Антвей, – а вот света белого перед решением ты можешь и не увидеть. Так что собирайся, гулять пойдем…
Арта вышла из темницы, загородившись ладонью от солнца, сделала глубокий вдох и, пожалуй, первый раз за все это время улыбнулась. Сердце Антвея – молодое, сильное сердце – трепетало от увиденного. Он был рад каждому мгновению улыбки Артушки, каждому ее вдоху. Такого он не испытывал уже очень много лет, а может быть, и никогда.
Орьга – его законная жена – была ему хоть и любима, но не по его воле взята. Отцовским уговором сватанная.
Антвей утопал в нежности Артушкиных глаз. Порой казалось, и дышать переставал канись.
Они стали гулять каждый день, говорили о жизни прошлой, о мечтах несбывшихся, а вечером Антвей провожал Арту обратно в темницу.
В этот раз Антвей прискакал к темнице на коне. Протянул руку Артушке, та вскочила на коня, обняла канися сзади, и ускакали они далеко за горизонт. Только бабка Екросинья охнула им вслед и сказала:
– Загулял мужик, ой, загулял. Жену в путь справил и слабости мужицкой поддался…
Весна царила во всем: в чистых зеленеющих лугах, в разлившихся реках, переполненных талым снегом, и, конечно, в сердцах Арты и Антвея.
