Суета и крики царили в доме канися. Старой Марифе стало плохо, и она, задыхаясь, села в плетеное кресло. Молодые служанки бегали по дому с тазиками. «Сейчас родит! Сейчас родит!» – кричали они.
На втором этаже в большой родительской палате лежала Ратенька. Живот ее был огромным. Она стонала, закрыв глаза, в полубредовом состоянии. За левую руку ее держала Орьга, поглаживая лоб Ратеньки и пытаясь утешить. Повитуха Патьяна сидела в ногах Рати, иногда заглядывала под сорочку, хмурилась и тяжело вздыхала.
На разных лошадях к дому прискакали Антвей и муж Ратеньки по имени Ломан. В отличие от родителей Ратенька по своей воле вышла замуж. Ломан, будучи мальчиком, поступил на службу в войско к отцу. Отца Ломана звали Тирмон, он был другом Антвея. Именно Тирмон возглавлял набор и подготовку дружинников в прошлые годы. Не раз семьи собирались за одним столом, так и познакомились Рата и Ломан.
Спрыгнув с коней, Антвей и Ломан побежали в дом.
– Беги, узнай, что там! – сказал канись зятю, а сам остался воды испить.
Ломан ворвался в комнату к рожающей жене:
– Ну как она? Жива?
– Типун тебе на язык с кулак размером! – окрысилась на Ломана бабка Патьяна. – Что ты городишь? Пошел отсюда, мужикам здесь не место… Жива твоя Рата, скоро разродится.
Растерянный Ломан спустился вниз к канисю. Антвей обернулся к зятю и спросил:
– Ну как там? Жива?
– Жива… – ответил Ломан и плюхнулся на стул.
Антвей налил себе еще воды и спросил:
– Патьяна мальчика нагадала. Как назвать хотите?
– Да, Владом мальчишку назвать хотели… Ратенька хочет так, услышала где-то имя такое. Говорит, что хорошим владыкой будет… – ответил Ломан.
– Интересное имя… – одобрительно сказал Антвей. – Я такого и не слышал никогда. Ну ничего, сильное имя, помниться будет. Главное, чтобы хорошими делами помнилось.
Роды были тяжелыми. Несколько часов со второго этажа доносились крики Ратеньки. К глубокой ночи крик стих. Антвей посмотрел на зятя, тот заснул за обеденным столом. Канись не стал его будить. Антвей поднялся по лестнице, постучал в дверь, потом открыл. Мимо него пробежала молодая служанка.
– Я за Фириппом, извините… – сказала она.
– Что с Ратенькой? Зачем Фирипп? – посмотрев на Орьгу, спросил Антвей.
– С Ратей все в порядке… – ответила Орьга. – А вот ребенок…
– Что с мальчиком? – спросил Антвей, сделав несколько шагов вперед к тазу, рядом с которым стояли Орьга и Патьяна.
Орьга смотрела в удивленные глаза Антвея. Она взяла его за руку и сказала:
– Мы уже послали за Фириппом, он придет и все нам объяснит…
В тазу Антвей увидел не человеческое, а волчье дитя. Волчонок славно спал, свернувшись калачиком, и иногда облизывался во сне. Антвей попятился назад. В это время зашел Фирипп. Канись посмотрел на него и спросил:
– Что это, Фирипп?
Святой отец подошел к тазу, посмотрел и сказал:
– О, Боже, это волколак… В простонародье – оборотень. Нужно срочно писать в Мирвград…
– Да не надо никуда писать! – перебил его канись. – Это все ведьмины проклятия, помнишь? Ты можешь что-нибудь сделать?
– Я с нечистью не работаю, – ответил Фирипп и развел руками.
– Тогда никто, слышите!.. – обратился ко всем канись, – никто не должен знать! Я сам разберусь. А ребенок умер при родах. Так всем скажете…
Антвей взял подушку, снял с нее наволочку и, схватив щенка за шкирку, положил, как в мешок. Он спустился вниз, залез в кладовку, взял арбалет и вышел с волчонком во двор. Сел на коня, закрепив наволочку и арбалет на седле, и поскакал к окраине городища.
