– Да-а, – с досадой отмахнулся губернатор. – Полицмейстер Литвинов и квартальный надзиратель Подашевский с тридцатью рядовыми из внутреннего батальона по моему распоряжению делали вылазку у села Княжицы, – подошёл к столу, прекращая беспорядочное метание, опёрся ладонями на бумаги. – Там остановились французы – высшие чины ночевали в имении, армия – близ села биваком. Напали на аванпосты. Так, ничего особенного. Только шуму произвели. Наши все целы. Говорят, с десяток убили и пятерых ранили. Небось, брешут. «Герои»! Но переполох неприятелю устроили. Капитан инвалидной команды твердит: «Хоть одним врагом меньше». Правда, захватили пленного, от коего узнали, что назавтра готовится взятие города, что у маршала Даву двадцать тысяч войска и пятьдесят восемь пушек. А что нам с этих тысяч и пушек? И так понятно: не с пустыми руками заявился. И не чаи распивать. Нам-то вот выставить нечего!
– Французы спешат, – Грессер видимого беспокойства не проявлял в отличие от Толстого (тот аж дымился, как перегревшийся самовар), говорил уравновешенно и даже как будто не спеша. Неужто смелый такой? Ведь понимает же, что гибель его на пороге. Или ему, вояке, что жизнь, что смерть – всё вода? Или, напротив, в узде себя держит так, что с виду ни отчаянья, ни страха не распознать. – Завтра, 8-го июля, я со своим отрядом встречу их на Виленском поле. Жители города, наверняка, осведомлены о создавшемся положении, так что пока есть возможность выехать беспрепятственно, пусть не мешкают. Полковник фон Коллен уже выставил караулы у Шкловской брамы, у Луполовского моста через Днепр, а у провиантского магазина – засаду. Разъезд из городовых драгун отправлен в сторону Княжиц.
Деловой тон и уверенность полковника подействовали на Толстого, как остужающая повязка на горячечно воспалённом лбу, трясущиеся руки сжались в кулаки. А сдвинутые брови проложили решительную складку над переносьем, будто боевое копьё, задранное вверх. Что ж, знать, судьба так велела. Будем драться. Авось, не выдаст Господь.
***
Когда сизый предутренний сумрак, поглотив ночную мглу, позволил видеть окрест, перед городом на Виленском поле, что стелилось от укреплений до тракта, выстроились два батальонных каре с орудиями на флангах. Стояли тихо в ожидании неприятеля, оглядывая тракт и раскинувшиеся впереди лесные угодья. И вот в четыре часа показались кавалерийские посты, шедшие на рысях от Княжиц. Даву выслал авангардом на захват города конно-егерский полк, который шёл спокойно, как на работу (а она, как известно, в лес не убежит). Неприятель не ждал подвоха со стороны беззащитного города, не летел сломя голову в атаку, чтоб сбить с толку противника, застать его врасплох, вырвать победу стремительным, ошеломляющим натиском. Наверняка же, был осведомлён о незначительных силах защитников города. Пусть полюбуются лапотники на воинов Великой армии. Может, и бой начинать не придётся. Поклонятся в пояс, как у здешних варваров принято, хлеб-соль поднесут.
Когда расстояние между сторонами сократилось до двухсот шагов, грянул дружный батальонный огонь. Первые ряды наступающих сразу поредели, заржали кони, потерявшие всадников. И уж совсем в недоумение привели неприятеля две пушки, плюнувшие в него огнём. В замешательстве, теряя людей, егеря отошли, укрывшись в лесу. А через час, подкреплённые линейным полком, развернулись широким фронтом по Виленскому полю и пошли в наступление. За пехотой выступала кавалерия. Полковая артиллерийская рота открыла огонь. Артобстрел косил отчаянных защитников города, их каре не имели прикрытия, и выстрелы с их стороны раздавались всё реже, а сражённые вражеской картечью падали всё чаще. И чем дольше длился бой, тем больше он напоминал расстрел приговорённых. Пехота теснила их с фронта, а конные егеря в обход правого фланга устремились к Шкловской браме. Угроза окружения и гибели заставила заслон отступить к укреплённой городской стене. Остатки батальона Коллена и отряда Грессера, пройдя городской вал, выступили через Быховские ворота на дорогу через Буйничи к деревне Салтановка. К ним присоединился караул Быховской заставы и немногие уцелевшие стражники.
