Власть Рода. Родовые программы и жизненные сценарии - страница 10

Причина такой бурной реакции проста. Людям в зале только казалось, что они бесстрастные зрители. На самом деле каждый из них сам перед собой сидел на горячем стуле.

Он лихорадочно разбирал свою собственную жизнь на составные части. Он заново переосмысливал. Он по-новому жил эти мгновения. Он вдруг увидел себя совсем в другом масштабе времени и пространства. Он почувствовал в себе силу своего Рода, благодаря которой суетные задачи будней показались легко разрешимыми.

На сцену вышла женщина. Речь её не блистала ни голосом, ни правильностью языка. Худенькая, в тёмном брючном костюме. Русые волосы скручены в бесформенный комок, который был каким-то образом прикреплён к голове и казался вообще инородным телом. Хотя туфли выглядели изящно и были подобраны со вкусом.

Если внимательно присмотреться к ней, она была женщиной в полном смысле этого слова, но на эту женщину будто надет был невидимый скафандр какой-то беды. Беда сковала её и превратила в робкого, перепуганного человека, который, казалось, никогда не слышал о том, что можно жить, широко расправив плечи. Она вышла робко, передвигаясь как-то одним боком вперёд, не зная, куда себя определить на сцене, хотя кресло для неё было поставлено.

В зале возникло лёгкое внутреннее напряжение, которое можно было интерпретировать не высказанным пока ещё вслух вопросом: «А нам это надо, слушать её во время отпуска?» Но уже заявка проблемы, которую она хотела разобрать с помощью консультанта, насторожила зал и привлекла внимание.

После знакомства на вопрос ведущего: «И какую же мы с вами будем решать задачу?» – она ответила быстро, чётко, не раздумывая, жёстко: «О смерти». Видимо, сформулирована проблема была задолго до встречи в этом зале. Она уверенно заявила её одной фразой с какой-то беспощадной силой обречённости – о смерти!

Шёл дождь – холодный, осенний, с ветерком. Иногда он превращался в летний, отвесный ливень, с той лишь разницей, что в нём ощущалось дыхание льда, который суют тебе за шиворот.

Вода у солдата хлюпала не только в ботинках. Ремень мокрого автомата врезался в плечо и не добавлял тепла. В промозглой луже сумеречного холода, казалось, плавали и его мысли. Собственно, не мысли, а какие-то обломки мыслей нагромождались друг на друга: «…дёрнуть за крючок, и всё… А там… наплевать, что там. Главное, не так, как сейчас. И этот ангар, тёмный и страшный, с покатыми, мокрыми боками. Какой он, к чёрту, военный объект? Ходить, караулить… что тут караулить – всякий хлам, он лежит и лежит. Ему наплевать, что человек бегает вокруг него промокший, холодный, голодный, злой и играет в службу. Дёрнуть за крючок, и всё – нет никакой службы».

А там, в караулке, дембеля Бич и Бугай доедают посылку Васьки. Мамаша – наивная дура деревенская – нацарапала на пакетике с носками: «Осень, Васенька, холодная будет, носочки тёплые надевай – ножки береги. Варенье любимое твоё так упаковала, что оно дойдёт в сохранности. Ты ребят всех угости, хоть какая-то будет у вас радость…»

Большая радость. Ваське досталось из посылки только ящик выбросить. Остальное дембеля сожрали, ещё и над запиской поиздевались. Дёрнуть за крючок, и всё – нет никаких дембелей. Бугай в караулке целыми днями спит в Васькиных носочках.

А я тут с Васькой по полсуток в наряде – слово-то какое дурацкое придумали для этой беготни вокруг ангара…

Далеко за полночь зашлёпало по лужам. Вскинуть автомат замёрзшие руки были не в состоянии. Шлепки приблизились, и Васькин шёпот снял накативший страх: