Так, ну-с, теперь можно продолжить сказания о добре и зле. На полный желудок и рассказ легче появляется на свет. А что, если я не буду его дописывать? Ничего, видимо, это сможет сделать некто вместо меня. Впрочем, такого упрямого и скользкого, и плодовитого писателя, как я, вряд ли можно было бы отыскать на всём белом свете. К тому же, я стал весьма наглый. Я стал много на себя брать. Кричал, что могу написать любое произведение, в любом жанре, а на самом деле, мне едва удаётся написать вторую главу романа.
Да, и романы у меня, не то, чтобы полноценное что-то, ведь я пишу первое, что приходит мне на ум. А это может быть всё, что угодно. У меня постоянно в голове сумбур. Или эмоциональный интеллект, если хотите. С трудом представляю, как люди читают мои произведения. Первые из них, вообще, тяжело писались. Просто через какой-то немыслимый, напряжённый труд. Потом, как-то, легче стало мысли излагать.
Я ничего другого не делаю, только излагаю собственные размышления. Эти размышления никак даже не оформлены. Я имею ввиду, они никак не оформлены в мысль. Чем-то, напоминает кружевное сплетение текста. При этом, сравнивать себя с другими писателями, даже, если это писатели-современники, я не могу. Мне кажется, что я совсем другой, иной, совсем малодоступный воображению, или людскому мнению, или ещё какой-нибудь триумфальной стихии.
Зато, я смело могу повторять одно и то же в своих текстах, не боясь, что требовательный читатель меня осудит. Пусть судит, сколько влезет. Мне нет дела до настроения, колебания, честолюбия того, кто читает мои книги. И это весьма правильный подход. Поскольку, если я стану прислушиваться к мнению читателей, то и смысла писать литературное произведение, нет никакого. Когда я излагаю собственные мысли, то никто лучше меня этого сделать не сможет. Потому я и горд тем, что написал уже более тридцати литературных произведений. Даже не говоря о том, что среди них имеются два романа совершенно чудовищного объёма. Почти шестьсот пятьдесят страниц творческой мысли. Здесь я, конечно, намерен писать лаконичнее.
А завтра мне предстоит перевестись в другое отделение. Хорошо, если там мне никто не будет мешать курить и заниматься творчеством. Во-всяком случае, у меня не так много времени, чтобы закончить эту книгу. Пусть все думают, что я бездарный писатель. Вот, скажем, я сейчас поел, и сижу с полным животом. Если честно, мне хочется вздремнуть. Однако меня всё равно разбудят через пару часов, поэтому и смысла, пока, не вижу отдаваться сну.
Всюду лезут эти старенькие высказывания, типа, «отдаваться сну», или «весьма», сразу видно, что автор читает много классики. Сейчас, если подумать, в современном мире никто так уже давно не выражается. Впрочем, так, как выражаются сейчас, особенно среди рабочих людей, тоже оставляет желать лучшего.
Пусть смеются над моей старомодой. Если мне интересно мыслить именно в таком качестве, то почему я должен этого избегать в угоду современного читателя. Пусть читатель тоже знает, как раньше люди выражались, сколько в них присутствовало культуры. Хотел написать, какое культурное равновесие в них содержалось. Хотя, на самом деле, всем понятно, что такими культурными оборотами выражались, как раз, сами авторы своих романов и повестей. Было бы странно себе представить, чтобы кто-нибудь из них, если это не отдельные представители барковского стиля, писали бы на чистом сленге того времени, из которого оно следовало.
