Данил стоял и глядел на меня, держа одну руку у звонка. Он опустил её, когда я вперился прямо ему в глаза, в которых различал своё же отражение как в мутной, но спокойной воде. За спиной моего друга, столпившись на лестничных пролётах, трепыхались такие же, как он, сплошь покрытые кровью и чем-то чёрным. Их кожа была вся в рубцах и крошилась. Они наблюдали и ждали, что сделает Данил. Он хотел что-то сказать, но, наверное, никак не мог. Я бы хотел услышать что угодно, кроме этого молчания.
Ни одна мысль не подтолкнула к действию, лишь какой-то мышечный, почти случайный порыв, и я рванул в комнату в другой стороне коридора. Данил и его приспешники ринулись за мной. Я захлопнул дверь, в резко уменьшающуюся прорезь между нею и косяком словив взгляд Данила, полный неродной никому на этой планете ненависти.
Помню, что замка у этой двери нет, и поэтому пришлось спиной привалиться, под небольшим уклоном поставив ноги на ковёр. Я опустился чуть ниже, а потом и вовсе сел на деревянный пол, правую ногу упёр в тумбочку. Я думал, что мне придётся всеми силами сдерживать натиск на хрупкую дверь с другой стороны, но никакого давления снаружи не встретил.
На секунду показалось, что прозвучал знакомый голос. Нет, он точно был не случайным рыком, покинувшим рот, полный крови. Это голос, которым были произнесены определённые слова, но они утонули во всхлипах, слившись в нечто нечленораздельное. Я стал прислушиваться и только сейчас понял, что стиснул зубы с такой силой, что почти пищал, а зубы буквально взмолили с тупой кратковременной болью. Я приложил ухо к двери уже не боясь удара, и даже чуть опустил ногу, дав ей небольшой отдых.
Было предчувствие, что за дверью вообще никого, но я каким-то органом чувствовал и даже знал, что там много народу, хоть и людьми из них я никого не назову. Там треск пола под натиском десятка ног, словно покачивающихся из стороны в сторону, и среди этого скрипа снова прорезался голос. Я его знаю уже давно, пусть он и претерпел некоторые изменения лет десять назад. Это был Данил, словно говоривший с опухшей губой или с набитым ртом. Его слова были лишь похожи на таковые, но не значили для меня ничего. Я всеми силами старался что-то вырвать из них, что-то хотя бы отдалённо похожее на человеческую речь, но вообще безрезультатно. Я полностью опустил ногу на пол и больше не держал перегородку, за которой плакал мой лучший друг. Я открыл дверь.
Данил словно не изменился, да и были ли предпосылки к этому? Я о многом жалею, по правде говоря, и об этом в том числе. Я потерял друга, и теперь он совсем чужой, стоит рядом и не может достучаться до меня, как и я не в силах достучаться до него. По моей щеке прокатилась слеза, за которой наблюдали кровоточащие глаза Данила. Мертвецы за его спиной ожидали хоть какого-то действия, но он лишь вперился в меня, слегка подёргивая нижней губой, с которой капала чёрная густая слюна. Его рот пытался двигаться, но Данил будто замёрз, и его лицо еле поддавалось движению.
– Нут ы бок…
– Что? – я спросил его, как будто не до конца расслышал.
– Ну т и йбок…
– Данил, ты… тебе лучше? Скажи уже!
– Ну ты и уёбок!
Я бросился на него и укусил, а потом меня принялись рвать на части, пока Данил тёр рану на шее.
