Внутренний свет - страница 6

Мой папа, как никто умеет поднять настроение. Рядом с ним всегда весело и спокойно. Удивительно, как ужились в мужчине – надежность и стабильность вперемешку с юмором и энтузиазмом.

Я помогаю убрать завтрак, приготовить обед, отдыхаю в тени сада и оцениваю папины каламбуры по шкале от одного до десяти. За такими важными задачами пролетает день – и он как будто бы такой же, как и раньше. День, когда я гостила у семьи, снова став просто ребёнком.

Навещал ли меня кто-то? Появился ли Брайан?

Я уверена, что эти вопросы вам интересны. Не бойтесь их задать, они удобны.

Я бы сама поделилась, поверьте: я жила так ярко и так самодостаточно, что быть в окружении двух людей – в лице моих родителей – ровно как быть наедине с собой. Гул тусовки стих, и ты одна. И что теперь делать с этой тишиной? Я не знала.

Пару раз ко мне приезжала Бэт – та самая подруга, что была со мной в роковой вечер.

Я читала отчёт. В нём она описывала всё так:

«Маргарет много выпила. Ярость, отчаяние и злость, что наполняли её, больше не могли уживаться в ней и подконтрольно молчать. Чувства требовали выхода.

Она плакала, не переставая, последние полчаса. Всё твердила, что избавится от ребёнка. Говорила, что Брайан будет жалеть о сказанном, но будет слишком поздно.

Резко вскочила из-за стола, опрокинув несколько бокалов. Шум бьющегося стекла привлёк посетителей и сотрудников. Последние незамедлительно последовали к нашему столику. Я приготовилась объясняться», – пишет Бэт.

Тогда она решила, что мы немедленно уходим. Что мне хватит. И что меня необходимо довезти до дома. Оставлять всё так или отправлять меня без сопровождения – нельзя.

Поэтому, когда я, размазывая тушь по лицу, промычала едва связное: «Мне нужно на воздух» и «Я ему ща позвоню», она не стала меня останавливать, решив, что далеко я не уйду, а она пока уладит вопрос со счётом и разбитой посудой.

Она ничего не видела. Выбежала слишком поздно – когда никого уже не было.

Звук удара пришёлся на момент, когда она приносила очередные извинения администратору бара.

Визг шин разрезал тишину.

Бэт неслась на выход, подгоняемая дурным предчувствием. Шок парализовал её. Мой вид выбил воздух из лёгких. Она закричала и осела на землю.

Больше в отчёте не было ничего.

Об этом мы не говорили ни разу. Бэт винила себя, хоть никогда не произносила этого вслух, но я видела её глаза.

Всякий раз, когда она появлялась на пороге нашего дома, я видела «прости» в её жестах, мимике, интонации.

Не уверена, что вы поймёте, но скажу так: «прости» заходило первым, а уже потом входила Бэт – моя подруга. Всегда готовая выслушать, дать совет, послать куда подальше обидчиков и развеселить в трудную минуту – она будто бы стала меньше. Буквально. На дюйм.

Её ровная спина и горделивая осанка остались в том вечере. Отныне рядом со мной вся её поза, вся она, говорили: «прости».

Я не винила её. Не держала обид. Но перестала любить её компанию. Не ждала её визитов и чаще всего просила маму соврать, что я сплю, мне нездоровится или я на очередной перевязке.

Я отталкивала её исподтишка – как трусливая собака кусает незнакомца. Не потому, что ей грозит опасность, а потому лишь, что ей страшно.

Собаку пугает неизвестность. В любой момент незнакомец может причинить зло. А может – и нет. Но стоит ли ждать того, что будет? Ей страшно.

И мне.

Страшно видеть напоминание того вечера в Бэт.

Страшно видеть сгорбленное «прости» в каждой линии её тела.