«Там струны порвались».
Папа, подозревая неладное, говорит: «Ну, неси, будем смотреть».
Брат с поникшей головой пошёл за гитарой на веранду и с такой же головой вернулся назад, вместе с инструментом в чехле.
Вытащив гитару, передал папе, он посмотрел на струны и закатился смехом: «Никит, ну как порвались?! Если ты их поджёг!»
Брат отвечает: «Нет, не сжег!»
Папа говорит: «Признайся, что сжёг, потому что я вижу на краях оплавленные кончики!»
Брат, подумав, ответил правдой: «Да, сжег».
Папа сказал: «Молодец, мужик!».
Подростковый период брата дался нам обоим непросто, мы жили в одной комнате, он постоянно играл в компьютер, и ночами тоже – громко стучал по клавиатуре и шёпотом, от которого просыпались даже в соседней квартире, говорил по микрофону с друзьями, а у меня утром работа и вечером универ. Мы ругались, говорили друг другу всякие неправильные слова, не могли никак найти общий язык. Потом Никита вырос чуть-чуть и наконец-то стал адекватным, мы вместе смотрели сериалы, болтали обо всём по-честному и уже могли договориться про компьютер. Как-то я сказала дома, что я давно уже встречаюсь с одним молодым человеком и хотела бы его познакомить со всеми. Попросила брата одеться нормально. Вечером звоним с Серёжей в дверь, немного нервничаем – открывает Никита в классическом костюме.
Такой он, человек, который ещё немного лучше, чем я.
Лучи заходящего красного солнца падают на верхушку тополя и сосну, выхватывают части нашего дома, чуть касаются больших яблонь, делая их облакообразные цветы розово-оранжевыми.
Бабушке Зое оттуда, со скамейки, открывается вид на всех нас: мы как муравьи, суетимся по даче, занимаемся разными делами. Кто-то на другом конце пилит дрова к костру, слышно только звук. Кто-то на диване читает книгу, закутавшись в плед. Я, скорее всего, прибираю в беседке, готовясь к чаепитию, и минут через 10 буду кричать: «Паааа! Чай готов! Серёёёг, а ты будешь?» Крикну и бабуле, она не сразу услышит:
«Зой! Зооооооя! Зо-о-о-ю-юшка! Иди чай пить!»
Бабушка ещё пару секунд оставит себе, потом отрывисто положит руку на коленку – мол, всё, пора идти в шум. Крикнет мне: «Да иду я, иду!»
И снова в суете, решать задачи, раздавать дела.
Какая Зоя на самом деле – я начала понимать не так давно, уже взрослой, когда нам случилось вместе пожить. До этого не думаю, что я действительно знала, какой она человек. В нашей семье много детей, у бабушки нас сначала было трое внуков (я, Сашка и Никитка). То, сколько она нам разрешала, – не разрешал никто. На даче мы ставили костюмированные представления, надевали старые платья и свитера, которые когда-то носили Зоины дети, и вот, пролежав в шкафах пару десятков лет, вещички дождались своего часа и участвовали в наших постановках. Иногда мы просто бегали из угла в угол на втором этаже дома, кричали и смеялись, до изнеможения. Потом лежали на полу и от света большой напольной лампы показывали друг другу «тени» – зайцев, собак, птиц.
Мы с Сашкой ходили в деревню за молоком, босиком, не обходя ни одной лужи. Возвращались с банкой ещё немного тёплого, парного молока (раскручивая сумку с ним, как солнышко на качелях). Я помню раскаленный солнцем асфальт, прохладный и очень сильный ветер, а вместе с ним – жар и зной летнего воздуха. Запах полей. Обычно бабушка просила ещё что-то купить в магазине, например, хлеб. А на сдачу мы покупали огромный пакет ирисок. Съедали по дороге сколько могли, ещё часть распихивали по карманам. Остальную, уже небольшую часть пакета отдавали бабушке Зое, чтобы после обеда нам официально можно было их есть. Всю следующую неделю бабуля находила и собирала по всей даче фантики от ирисок: под подушками кроватей, под скатертью, в недрах диванов, во всех карманах нашей одежды.
